Борис Бабкин - Цель – все, смерть – ничто

– Кто это? – услышал он голос Саблезубого.

– Не знаю. Надо отходить! – Бросив в сторону противника лимонку, Исмаил прыжком отскочил назад и упал в густую траву. – У меня уложили половину! – проорал он. – И твоим досталось! Уходим в сторону леса!

– Бить начали по моим, – отозвался Саблезубый. – Кто же это?

Поменяв рожок, он вскочил и, огрызаясь короткими очередями, побежал к лесу. Пуля задела его правое бедро. Вскрикнув, он упал. Провел ладонью по распоротому камуфляжу и слизал кровь с руки. Выпустил оставшиеся патроны в сторону врага и, поменяв рожок, пополз по траве. Люди Исмаила и Саблезубого, отстреливаясь от преследователей, пробивались к лесу.

– Саблезубого не упустите! – предупредил менявший обойму в автоматической винтовке Гайдужу.

– Отсекайте их от леса! – приказал Лошуаано. – Если в лес войдут – упустим! Ошкашуиа со своими, обойдите их и ждите у леса.

Коренастый молодой сомалиец в каске, с автоматом в руках, что-то крикнув, начал отползать назад. Потом вскочил и рванулся влево. За ним бежали двенадцать бойцов организации «Пламя Свободы».

– Там бой, – кивнул вперед Любьеж. – И явно не племенные африканцы воюют. Взрывы гранат, а племена гранаты не используют. Кроме того, базука била. Скорее всего повстанцы с кем-то схватились. Бой нешуточный, и с той и с другой стороны минимум человек по сорок – пятьдесят. В засаду попали те, кого меньше.

– Впереди дорога, – сказал капрал.

– По одному каждые десять секунд, – проинструктировал Любьеж, – в заросли на той стороне. Наблюдение по флангам.

Два легионера быстро отбежали в стороны метров на двадцать.

– Поднятая рука – путь свободен, – сказал капитан. Посмотрев по сторонам, кивнул. – Первый пошел. – Капрал быстро перебежал дорогу. – Второй! – скомандовал Любьеж.

– Что такое? – нервно спросил Гайдужу. – Почему Ошкашуиа отходит?!

– Сейчас узнаю. – Коренастый африканец с АКМ, пригибаясь, побежал в сторону приближающихся выстрелов.

– Отлично! – довольно произнес Саблезубый. – Сколько вас? – спросил он африканца племени тропишиан.

– Двадцать пять. Кто на вас напал?

– Не знаю. Вовремя вы вмешались, иначе бы нам хана. Кто вас послал?

– Аллигатор, чтобы встретить Исмаила, – ответил африканец.

– Он здесь. Видишь, там, – кивнул он вперед, – микроавтобус догорает? Исмаил на нем приехал.

– Уходите, – сказал африканец. – Мы…

– Слушай, а если у Исмаила с Аллигатором будет конфликт, вы кого поддержите? Ведь Оавайну…

– Большинство воинов будут против Аллигатора. Он поддержал Бешеного Льва, а тот убил Оавайну. Ты тоже был с Бешеным Львом. Но если начнется война с Аллигатором, мы выступим против него.

– Надеюсь, это действительно будет так, – усмехнулся Джим. «Вы можете поддержать, а потом стрелу сзади пустите в спину. Верить вам нельзя».

Африканец исчез в зарослях.

– Уходим! – зычно крикнул Гайдужу. – Что с Ошкашуиа?

– Убит, – отозвался коренастый.

– Уходим, – повторил Гайдужу. – Командуй, Дутиша, – кивнул он коренастому. Тот, приложив ладони ко рту, дважды протрубил слоном. Перестрелка тут же начала затихать. Воины племени не преследовали начавшего отходить противника. Люди Исмаила собирались вместе. Саблезубый условными криками созывал своих.

– Сколько человек потеряли? – спросил Гайдужу.

– Девять, – ответил Дутиша. – Пятеро легко ранены. Четверо – тяжело. Что с ними делать?

– А ты не знаешь? – обозлился Гайдужу.

– Но люди этого могут не понять, – качнул головой Дутиша.

– Тогда пусть несут раненых, – отрезал Гайдужу. – И через пару километров они их сами прирежут!

– Все понятно, – сказал капрал. – Что с ним делать? – спросил он Пьера. Тот, усмехнувшись, кивнул на Гарри:

– Отдай ему и Хайле…

– Не надо, – умоляюще проговорил Генрих. – Я показал вам дорогу и все объяснил. Вы же обещали…

– Знаешь, – вздохнул Гарри, – если бы там не было детей, я бы отпустил тебя. Но я видел, как бились в истерике матери этих погибших детишек. Видел их обожженные лица и тела. Видел, как в обгоревшем куске мяса молодая женщина узнала свою дочь. Я все это видел и никогда не забуду. Так, может, это хоть как-то меня успокоит. – Он вытащил нож. Хайле подошел и уставился на Генриха тяжелым взглядом. В его руке тоже был нож. Любьеж отошел.

– Знаешь, о чем я жалею? – Хайле посмотрел на Гарри.

– Что нельзя это делать долго, – усмехнулся тот. – Чтоб никому обидно не было.