Алексей Свиридов - Разорванное небо

Случайно оказавшийся рядом с Казаком Славко спокойно заметил:

– Ну, положим, я видел.

– И где же это? – на правах знакомого поинтересовался Казак.

– Когда мой дядя свою яхту продавал, ему на вертолет не хватало.

– Так ты, оказывается, богатый наследник! Мог бы дядю уговорить, нам еще один такой контейнер прикупить.

– А зачем его уговаривать? Он и сам все понимает. Из этого груза по меньшей мере две ракеты на его деньги куплены. И сегодня еще одна машина придет с этими… как их… ну, в общем, маленькими такими снарядами, которых сразу много выпускают.

Казак не нашелся, что ответить, и пошел помогать с разгрузкой контейнера.

Разгрузка и распределение вооружения по самолетам заняли полдня – прибыло четыре комплекта ракет, и Корсар с Хомяком часа два потратили только на то, чтобы рассчитать оптимальную подвеску для каждой машины. А когда варианты вооружения каждого из трех самолетов были окончательно утрясены, появился офицер тактики и, явно гордясь собой, сообщил, что ночью пригонят один самолет из резерва, специально для товарища Корсара. Таким образом, все прикидки пошли коту под хвост и пришлось вернуться к стандартной схеме.

Часов в десять вечера, получив кодированную радиограмму, наземная команда собралась у полосы и вскоре уже встречала прилетевшего «сухого». Летчик-серб, которого русские мельком видели еще в Болгарии – он улетал из Любимца одним из первых, – торопился в обратный путь и едва ли не сразу направился в поселок с докладом коменданту. Корсару же, который встречал свою новую боевую машину в ангаре, летчик этот, хлопнув рукой по еще теплой передней кромке крыла, сказал всего одно слово: «Нормално!» Не только Корсар в этот день получал новый самолет. На небольшом аэродроме близ Сараево тихонько пели турбины шести истребителей-бомбардировщиков «Мираж-2000» хорватских ВВС, самолетов, созданных еще в конце семидесятых, но отнюдь не устаревших по своим летным данным, а оборудование всегда можно модернизировать – были бы деньги. На эти шесть «миражей» нашлись и деньги, и шестеро летчиков, из которых трое были боснийцами, один хорватом, а еще двое предпочитали не распространяться о своих национальности и гражданстве. Теперь все шестеро стояли короткой шеренгой перед самолетами и слушали напутственную речь, в которой за высокопарыми фразами скрывался вполне понятный и конкретный смысл: необходимо как можно скорее закончить войну полной победой. Любой ценой.

Летчики вполне осознавали: их посылают в бой, потому что участие «миротворческих» сил НАТО становится слишком откровенно односторонним, и ради спокойствия мировой общественности требовалось создать хоть видимость сугубо внутрибалканского конфликта, в который «миротворцам» пришлось вмешаться лишь для того, чтобы восстановить в регионе жестоко попранные сербами права человека.

Церемония закончилась, и летчики направились к самолетам. Из них лишь двое иностранцев и один босниец знали о том, что им предстоит не только воздушная поддержка наземных частей, но и борьба с новыми русскими самолетами, неизвестно откуда появившимися в небе Трансбалкании и Босны. Впрочем, это их не особенно пугало: тактика воздушного боя была им знакома, причем двое из них обучались у советских инструкторов.

Небо над Зворником. «Совместное маневрирование» – Бригада называется «Утро священной войны», и командует ею подполковник Абаджиевич. Вот он… – Ян Шелангер вынул из папки большое фото худощавого офицера с острыми чертами лица. Человек на снимке явно знал, что его фотографируют, и широко улыбался, но эта улыбка почему-то не делала его лицо приветливым.

– Очень интересно, – заметил Хомяк, сидевший вместе со своими товарищами в «командирне» и внимательно слушавший офицера тактики. – Только зачем нам его портрет? Если я с высоты две тысячи метров и разгляжу эту зубастую улыбку, то вряд ли спущусь поздороваться. Да и попасть непосредственно в него не получится. Цель хоть и контрастная, но площадь маловата, головка не захватит.

– Жаль, – серьезно заметил Тамашаивич, а комендант добавил:

– Действительно, к этому человеку у Сербской Босны особый счет. Но ликвидировать его – задача скорее для десятка решительных парней с автоматами, чем для авиационной эскадрильи.

Видимо, эта фраза, произнесенная по-русски, предназначалась для того, чтобы задеть начальника охраны, и цели своей достигла. Тамашаивич помрачнел и собрался было ответить резкостью, но молчавший до сих пор Малошан вдруг произнес по-сербски фразу, смысл которой был понятен и без перевода: офицерам предлагалось прекратить взаимные трения, хотя бы при русских. Несмотря на то что по званию Малошан был самым младшим из офицеров базы, как сербских, так и русских, почти с первого дня было заметно, что с его мнением здесь считаются. Вот и теперь – после слов подпоручика Тамашаивич сдержался, хотя у него явно было что сказать, и Кадарник тоже не стал развивать тему.