Вячеслав Денисов - Особо опасная статья

Он перевернул тело – беглец был еще жив.

– Кто вы? – задыхаясь, спросил Саланцев и вдруг понял, что это вопрос не для допроса умирающего, а для философской беседы. Сейчас тот ответит – «человек» – и с этим можно будет поспорить.

– Кто вас послал? Ну? Кто? Я уже вызываю «Скорую»!

– Фе… ликс… – и это было все, что он смог сказать.

Случаи, когда жертву, получившую пулю в сердце, возвращали к жизни, в медицине бывали. Но для этого больному нужно лежать не на асфальте третьего дома по улице Охотничья.

– Ты – опер, Андрей, не следователь, – с досадой пробормотал Кряжин, рассматривая труп Ремизова. – Ей-богу – опер.

В устах его это прозвучало как ругательство.

– Поймать, схватить, скрутить, призвать к ответу! А потом, конечно, «важнячок» из прокуратурки будет разбираться, что это тут за кучки лежат и каким образом они к делу относятся… – Следователь ходил вокруг оскалившегося в последней досаде на неудавшуюся жизнь охранника и бормотал вполголоса, стараясь не мешать судебному медику: – А между тем банальные постулаты формальной логики должны были тебя остановить. Время, которое ты угробил на занятие акробатикой, нужно было потратить на выяснение главного. Сейчас у тебя нет ни Ремизова, ни его убийц. А Ремизов, останься ты рядом с ним, мог рассказать и об убийцах, и о том, зачем им понадобилось его убивать. Именно для этого Ремизов, вообще-то, и был нам нужен.

А работы судебному медику было хоть отбавляй. Три трупа, и по каждому из них нужно сделать безошибочный вывод: чем, при каких обстоятельствах и в котором часу. И мнение Саланцева здесь не в счет. Тот теперь находился под прицелом прокуратуры на предмет законности применения табельного оружия.

– Феликс, говоришь…

Пора возвращаться в прокуратуру. В доме Кайнаковых делать нечего. В всяком случае, пока, до прилета Трошникова, по несчастливому стечению обстоятельств оказавшемуся дядей похищенного Коли. Самолет прибудет завтра утром, а сейчас нужно ехать и приводить Смагина и Генерального в шок. Похищен не просто ребенок известного в стране человека, играющего определенную роль в сделках с Западом. Похищен племянник представителя этой страны в Европейском суде по правам человека. Для торгов с этим же судом.

Генеральный будет в восторге. Смагин в меньшем – ему на доклад ни к кому, за исключением Генерального, идти не нужно.

На полпути к Большой Дмитровке Кряжина вывело из состояния задумчивости шипение радиостанции. Переговорное устройство взял водитель Дмитрич, но он тут же отдал его Кряжину.

– Это вас, кажется.

– Иван Дм… ич! Ты где на… ся? Кто у тебя в го… ой кли… кой больни?..

Это был Смагин. Начальник позвонил Кряжину на мобильный, ему ответил Кайнаков, и тот стал искать Кряжина доступными способами.

Но на самом деле вышло наоборот. Кайнаков нашел в списке абонентов чужого телефона единственное знакомое имя – Smagin и позвонил.

– Что случилось? – Кряжин уже кричал в устройство, словно от этого зависела чистота связи.

– В первой клинической, я спрашиваю, кто у тебя?!

Кряжин хлопнул Дмитрича по плечу, и тот, сообразив, стал разворачивать машину. Включил маячок, ненавистную следователю сирену, и рванул по встречной полосе поперек перекрестка.

Когда «Волга» подъехала к серому зданию, пахнущему медикаментами даже во дворе, Кряжин успел позвонить и Саланцеву, и Смагину. Позаимствовав у водителя телефон – другая связь была недоступна.

«Волга» чуть визгнула у крыльца больницы, встревожив голубей на подоконнике первого этажа и больного, несшего себя на костылях по вымощенной дорожке. Дверца распахнулась, и из нее выскочил следователь. Папка осталась в машине, и он, как был – в рубашке и с перекинутым через руку пиджаком, – заторопился внутрь.

Охранник у входа, не в такой лощеной форме, как у «сатурнцев», приветливо улыбнулся, сам приоткрыл дверь, и уже через минуту Кряжин подходил к палате, у дверей которой сидел на стуле и читал какую-то книгу молоденький паренек в штатском. Саланцев говорил: опытные ребята, пальца в рот им не клади. Кажется, преувеличивал.

– Я Кряжин, – представился, протягивая удостоверение, следователь.

Молоденький долго его изучал, выявляя изъяны, и, не найдя ничего, наконец-то поздоровался. Вполне вероятно, что Саланцев говорил правду.

Кайнаков сидел на кровати с прилепленными к его рукам шнурам от лже-капельниц и курил в открытое окно. Весь вид его говорил о том, что переводить его в палату для выздоравливающих еще рано. Увидев Кряжина, он чуть оживился и даже встал. Произойди такая картина не на третьем этаже, а на первом, идея с помещением больного в стационар провалилась бы, не успев начаться. Кряжин спросил, зачем президент звонил Смагину, и тот ответил, что кое-что вспомнил. Мол, забыл в результате стресса. А тут вспомнил. Воздух здесь, наверное, живительный.