Вячеслав Денисов - Иди и умри

Вчера вечером он просто спросил у уборщицы, вынесшей из суда мусор:

– А где окна Антона Павловича? Я что-то совсем ничего не понимаю. Сказал – заменить рамы. Рамы-то я заменить могу, но на каком этаже-то?!

– Да вон они! На третьем, видишь? – и уборщица ткнула в два окна кабинета.

А зачем Антону Павловичу ставить решетки на собственном кабинете? Не было их там никогда.

И человек шел в суд, будучи твердо уверенным в том, что на крайний случай он может покинуть это здание через окно. «Ниссан» – он рядом, за углом.

Каково же было его удивление, когда он, войдя в зал, увидел у окна Струге, на окнах – решетки, а за спиной услышал топот обуви, которую никогда не спутаешь ни с какой другой. Так глупо барабанить по отшлифованному бетону могут лишь милицейские бахилы.

– Струге, черт бы тебя побрал! – негромко вскрикнул мужчина, выдергивая из-под куртки знакомую Антону «беретту». – Что за город? Что за люди?

Резко развернувшись к двери, он два раза нажал на спуск. Послышалось два почти бесшумных хлопка, и от двери зала отскочили две длинных щепы.

– Спросил же – где окна? – услышав еще что-то, он еще дважды прострелил дверь. – Вот они – говорит! Ну, сволочь! Самая настоящая!..

Не желая быть свидетелем того, что случится после того, как он договорит, Струге продемонстрировал гостю еще один фокус. Схватившись за край книжного шкафа, являющийся одновременно дверью в кабинет, он шагнул внутрь и щелкнул замком.

И тут же отскочил в сторону, потому что через вышибаемые пулями рейки двери внутрь кабинета полетели клочки уголовно-процессуальных документов. Пули рвали их, как фантики, и веером разбрасывали по полу кабинета. Статьи, статьи, статьи… Они засыпали весь пол.

В соседней комнате характерный щелчок и стук по паркету. Из рукоятки «беретты» вылетел пустой магазин.

Еще один щелчок, только на этот раз более глухой. Это затвор заслал в ствол патрон из нового магазина.

Дотянувшись до кнопки вызова службы приставов, Антон нажал ее и откатился к батарее. Он кувыркнулся стремительно, потому что теперь пули пробивали фанерную перегородку, разделяющую кабинет с залом, и прошивали кабинет насквозь без определенной последовательности.

Глаза Струге застлала пелена от известковой пыли и строительного песка. Эта сухая смесь сыпалась с потолка, отлетала веером от стен и падала ему на голову, брюки и белоснежную рубашу.

Внезапная тишина и еще один щелчок. По паркету зазвенел второй магазин. И снова клацание затвора. И снова бесшумные выстрелы, неожиданно пробивающие одну стену, и эти пули, крошащие стену другую…

Антон понял, что это не закончится никогда…

Но внезапно все стихло. В кабинете висела стена третья. Из бетонной пыли и сухой извести. Пахло пересушенным деревом и кислым перегаром сгоревшего пороха.

Подняв глаза, Струге посмотрел на стену-перегородку. Над его головой, среди двух десятков прочих, зияли два отверстия. Непонятно, зачем киллер стрелял в двуглавого орла на двухметровой высоте. Или он полагал, что Струге подпрыгнул и прилип к стене?

Это была досада – понял Антон. Досада от невозможности выполнить такую простую задачу – убить нужного человека. Приходилось выбирать. Либо убивать судью, а потом хватать грудью пули охраны, либо валить охрану, не оставляя надежды доделать дело до конца. И человек, так неожиданно ворвавшийся в зал Струге в тот момент, когда тот курил у окна, выбрал. Но надежда рухнула, как карточный домик. И тогда на глаза попался орел. Человеку очень хотелось, чтобы от него, как из подушки, полетели перья. Но он пластмассвый, и все, что от него отлетело, это кусок лапы. Нужный человек остался неуязвим.

А ненужный…

Он лежал в коридоре. Два первых выстрела Марк Миллер принял на себя, так и не узнав об этом. Если это будет для вдовы утешением, то пусть знает – он умер сразу. Пуля – в ямку под горлом, пуля – в левую бровь. О «контрольном» в этом случае побеспокоится лишь пижон.

И еще один «ненужный». Егор Крыльницкий. Рикошет от косяка подарил ему рваную рану плеча, а четвертая по счету пуля сломала ему хрящ уха.

Алиса, пришедшая из гастронома с булочками, никогда не видела столько крови. Никогда…

Ее длинные ногти впились в сдобу, и сейчас она, прижавшись к стене, крошила ее и сыпала на пол. Вид самой красивой женщины не только Центрального суда был безумен и тем ужасен. Это молочное лицо…

Так вот откуда кровь, залившая пол-этажа. Она сошла с лица секретаря судьи Струге.