Вячеслав Денисов - Иди и умри

– За сигаретами бегал. Слушай, там, кажется, мороз начинается… Телохранитель Егорка спит?

– Да. Я его одеялом накрыла. Антон, звонил Пащенко, сказал, чтобы ты, если вернешься, сразу с ним связался.

День летел, как на экране телевизора.

– Мы знаем, кого выловили в Терне, – объявил ему Вадим. – На пояснице трупа тату в виде головы петуха. Мой следователь связался по телефону с табулгинской колонией и переговорил с начальником оперативной части. Такая татуировка была у зэка, состоящего на учете в категории «обиженных». Ты понимаешь, о чем я говорю. Кличка этого зэка Гребень. Фамилия – Кургузов. В связи с этим я спрашиваю: когда ты последний раз имел с ним разговор?

– Сегодня днем, – просто и даже весело ответил Струге. – Сегодня днем я разговаривал с тем, кого, по мнению вашего судмедэксперта, убили более полутора суток назад.

– Я ничего не понимаю…

Голос зампрокурора был глух и раздражен. В трубке раздался щелчок, очень похожий на чирканье кремня зажигалки. Сразу вслед за этим послышался сочный вдох и Пащенко продолжил:

– На клочке бумаги, что был обнаружен в кармане Кургузова, криминалист восстановил две цифры – «семь» и «двойка». Они стоят рядом, а перед ними – тире. По всей видимости, это последние цифры какого-то телефона.

– Марковников упомянул о клочке бумаги.

– Уже? – удивился Пащенко. – Хитрая рысь. Мне говорит: «Вы сами позвоните Струге, если что на бумажке проявится. А то мне неудобно». «Зачем?» – спрашиваю, а он: «Судья может знать».

– А какие предположения относительно того, как на блесне Кузьмича появился ярлык с пуловера Кургузова?

Пащенко досаждало еще и то, что Струге был не в меру игрив. Таким тоном, каким он с ним разговаривает, болтают на завалинке старушки.

– Версия одна, она же, до поимки убийцы, пока единственная. Кузьмич поехал выполнять просьбу Марковникова, то бишь – брать судака. На очередном забросе он зацепил за шиворот зоновского опущенца, которому за несколько часов перед рыбалкой Кузьмича кто-то пробил голову и сбросил в воду. Кузьмич подтянул добычу к лодке…

– И в это время зоновский педераст выстрелил Кузьмичу в сердце. После этого Кургузов опять пошел ко дну, а Кузьмич причалил к берегу, зашел в лес, упал и умер. Нормально. Всей прокуратурой, наверное…

– А ты сам-то можешь что-нибудь предложить? – зло выдавил Вадим.

– Нет, – сознался Антон. – Не могу. До завтра?

– Если больше не намерен дом покидать, тогда до завтра, – согласился зампрокурора. – Ты скажи сразу, чего тебе привезти. Может, у тебя спички заканчиваются, соль на исходе? Я привезу.

Сейчас можно идти спать. Очень странная ситуация складывается. Такая же странная, как и происшествие с Кузьмичом: Кургузов убит. Что ж, Струге и не верил, что ему звонил он. Перестал верить после сегодняшнего разговора. И не потому, что Пащенко сказал – мол, убит Кургузов. Убит сутки назад, следовательно, и звонить не мог. А потому что восемь лет назад никто Кургузова в зале суда наручниками по голове не бил. И уж кто мог бы забыть о таком, так это сам Струге. Однако судья точно знал – ничего подобного в том процессе не происходило. Бросил шар наудачу, а тот взял да и повалил все кегли. Кургузов, точнее тот, что звонил, против наручников и собственного унижения ничего не возражал. Значит, не знал истинного положения дел.

Но Антон Павлович на этот заброс никогда не решился бы, не произнеси звонивший издевательскую фразу в ответ на угрозу судьи. «Я сейчас обмочусь». У Кургузова недержание, еще в далеком детстве ему бабка твердила – бойся собак и быков. «Если, – грит, – увидишь быка с красной тряпкой, знай, внучок, то – убийца. Хозяева его специально метят, чтобы другие осторожнее были». В общем, предупрежден – значит, вооружен. Вскоре маленький Кургузов увидел вышеописанного быка, юный организм не выдержал и описался. Причем поломка случилась настолько серьезная, что тот вынужден был жить с ней оставшиеся годы. На это недомогание, собственно, и напирал адвокат, ходатайствуя об изменении меры пресечения Кургузову.

«Спрашивается, – думал Струге, закинув руки за спину и глядя в потолок, – может ли человек, мочащийся при всяком более-менее страшном случае, юморить на эту тему?» «Я сейчас обмочусь». Для Кургузова тут шуткой бы и не пахло. Пахло бы другим.

А сообщение Вадима – это лишь подтверждение внезапно появившейся безумной версии. И что теперь? Версия найдена, а жизнь от этого легче не становится. Кургузов, зачем-то покрашенный иранской хной, коченеет в морге, а Струге по-прежнему коротает дни в компании младшего сержанта Крыльницкого. Кто же тогда Звонарева убил?..