Вячеслав Денисов - Иди и умри

Обижаться сыщику не стоило – он уходил не с пустыми руками, а с зарисовкой внешнего и внутреннего портрета Кургузова. Это было важно, потому что по адресу, по которому восемь лет назад проживал Кургузов, ныне жили другие люди. А оперативная разработка связей бывшего осужденного дала лишь отрицательные результаты. Если, конечно, отрицательными можно считать отсутствие каких-либо результатов.

А Струге не видел необходимости в том, чтобы привязывать сыщика к себе. Для прокуратуры обнаруженный ярлык не повод, чтобы возбуждать уголовное дело и начинать расследование. Но вот мертвый Кузьмич, к которому Антон еще двое суток назад думал везти на рыбалку милиционеров, – уже не повод, а причина.

Все вокруг опять стало завязываться мертвым узлом. Спрашивается, Кузьмич-то, Севостьянинов-то тут при чем? Ничего удивительного. Он в кругу, пусть и дальнем, Антона Павловича. Хотя вряд ли тот, кто убивал, это знал.

Зато тот, кто убивал, хорошо знал Антона. Две гильзы, найденные поутру на берегу, у тела сторожа, были идентичны той, что изъял следователь областной прокуратуры у подъезда Струге. Звонарев и Севостьянинов были убиты из одного пистолета. Значит, оба дела будут объединены в одно производство.

В начале третьего…

Струге посмотрел на часы – ровно в четырнадцать часов и семнадцать минут на его столе запиликал телефон. Интересный это звук, телефонный. Звучит всегда одинаково, но чувства при этом всякий раз приходят разные. Всякий раз Струге, ожидая звонка от Пащенко и Саши, хранил в себе положительные эмоции. Вчера же, с тревогой посматривая на аппарат, он суровел от одной только мысли о том, что именно в этот момент его номер может набирать Кургузов.

Однако звонок раздался в тот момент, когда, по представлению Антона Павловича, ни Пащенко, ни Саша звонить не могли. Поэтому, выслушав звонок и изучив свое состояние, судья не обнаружил ни угнетения, ни удовлетворения.

– Слушаю.

– Как дела, Антон Павлович? Нет ли сбоев в работе? Дурных предчувствий? Знаете, я сейчас прислушиваюсь к себе и понимаю, что мне хорошо. Значит, плохо вам.

Да, прав был Струге. Тысячу раз был прав, когда не верил доводам старого сыщика. Для него Кургузов будет мертвым, когда его подведут к трупу и обоснованно докажут, что это труп именно Кургузова. Вот – родимое пятно, вот – родинка с голубиное яйцо на спине, вот – шрам от укуса собаки, который состоялся пятого мая шестьдеят девятого года. А это – след от ампутированного мизинца на левой ноге. Трамвай второго февраля по валенку десятилетнего Вити проехал. Все правильно, это – Кургузов.

– Ну, не так уж и плохо, – опроверг догадки зэка судья. – Кстати, как любитель честной игры объявляю, что уже начал ваш поиск. Три, четыре, пять, я иду искать. Кургузов, специально для тебя поясняю: кто не спрятался – я не виноват.

– Я сейчас обмочусь.

– Как обыч…? – судья оборвался на полуслове, его ресницы дрогнули. – Что ты сказал?

– Я сказал, что сейчас описаюсь от страха. И мне вообще непонятно: как судья может бросаться такими категориями? Судья не должен пугать или мстить. Судья, насколько мне помогает память, должен быть беспристрастен. Как, например, в моем случае восьмилетней давности, – в трубке раздалось покашливание. – Чего молчите, Антон Павлович? – спросил Кургузов после затянувшейся паузы.

– Да я вот думаю. Ты так себя ведешь из-за обиды на справедливый приговор или по причине незалеченного сотрясения мозга, когда тебя конвоир в зале суда наручниками по макушке треснул?

Сухой смех в трубке отдавал нотками уважения.

– Да, память у вас, Антон Павлович, что надо. Еще бы совести чуток добавить. Вы знаете, что происходит с людьми, которых вы так легко отправляете на срок?

Струге решил перехватить инициативу.

– Может, пересечемся где? Вы, Кургузов, настолько интересный, вдумчивый собеседник. Побеседуем, поспорим. Вы расскажете мне, что с вами произошло…

В оконное стекло со всей скоростью своего полета врезалась синица, а над ней черной тенью мелькнул коршун. От звона Струге передернуло, словно он прикоснулся к оголенному проводу.

– Что это у вас там происходит? – поинтересовался собеседник. – Секретарша, услышав тупое предложение судьи, не выдержала и выбросилась в окно?

– Птички, Кургузов, птички. Так как?

– Я сам время встречи определю, – из трубки повеяло холодом. Струге готов был поклясться, что она на какое-то мгновение покрылась инеем. – В прошлый раз промашка вышла, вы уж не обессудьте. Обещаю, что больше этого не повторится.