Валерий Горшков - Любой ценой

Сегодня Данила рассказал ему, Ярославу, свою чудесную историю. Похожую на то самое, пресловутое и долгожданное «безусловное подтверждение» существования другой жизни, которого столько тысячелетий ждет человечество. Но даже если это так, открывшаяся тайна теперь доступна только им двоим – Гному и Охотнику. И посвящать в нее посторонних, убеждать их в правдивости откровений покойницы и подлинности тетради, бессмысленно. Тогда что получается?

А получается то, что никакого всеобщего, одновременного прозрения скорее всего не будет. Это удел каждого в отдельности. Если тебе вдруг открылось высочайшее из доступных земных знаний – вот это и значит, что человек пришел к Вере! Но не слепой, беспочвенной и фанатичной, а самой что ни на есть истинной. Основанной на твердом знании – там, за последней чертой, есть другой мир. И смерть телесная есть не что иное, как просто переход…

От таких напряженных и невероятно тяжелых для прокручивания в голове мыслей у одиноко сидящего в тишине каптерки Охотника громко застучало в висках. Видимо, сказывалась контузия – после активной мозговой работы частенько начинала болеть голова. Чтобы хоть как-то отвлечься, расслабиться, Ярослав залпом допил остывший чай, резко отодвинул стакан, встал и вышел, намереваясь сначала совершить обход главного здания базы, а затем выйти на мороз и постоять там пару минут, вдыхая колючий ледяной воздух с терпким запахом хвойного леса…

Проходя мимо выстроившихся вдоль стен двухъярусных железных кроватей, Ярослав не удержался, свернул в узкий проход и остановился возле койки, на которой спал Данила Найденов, со странным, смешанным чувством сострадания и благодарности глядя на тихо сопящего, растянувшегося прямо в одежде поверх одеяла пацана.

На усыпанном конопушками, почти детском лице Гнома застыла безмятежная, счастливая улыбка. Охотник протянул руку и осторожно, чтобы не разбудить, провел кончиками пальцев по коротко стриженным светлым волосам мальчишки. Прошептал, едва слышно:

– Тебя мне сам Бог послал. Не иначе, – а потом развернулся и, тихо постукивая тростью по деревянному полу казармы, направился к выходу из корпуса.

На следующий день, утром, класс Гнома на крытом грузовике уехал обратно в город. Чуть позже на служебной машине вернулся домой и закончивший дежурство Ярослав. И практически с порога рассказал Светлане о своем вдруг внезапно появившемся желании пригласить, по сути, совершенно незнакомого, но невероятно целеустремленного и упрямого детдомовского пацана на их завтрашнее скромное новоселье, а также о последовавшем за этим откровении курсанта. Рассказ о беседе Гнома с призраком погибшей в Минске матери произвел на Свету сильное впечатление. Настолько сильное, что когда Ярослав дошел в своем пересказе до момента, когда проснувшийся поутру Данила обнаружил возле своих ног характерно примятое одеяло, Света шмыгнула носом и из ее глаз покатились слезы. Охотник, как мог, успокоил жену, прижал к себе, приласкал. Шепнул на ушко, со всей нежностью, на которую только был способен:

– Тебе сейчас нельзя волноваться, малыш.

На что Света, тыльной стороной ладони утерев повлажневшие глаза, заметила:

– Таких совпадений не бывает. Вот и не верь после этого в судьбу.

– Я с тобой полностью согласен, солнышко мое, – кивнул Ярослав. – Атеист из меня теперь, мягко говоря, никудышный. Данька даже не представляет себе, как сильно он вывернул наизнанку мою душу. Кстати, он обещал завтра взять с собой ту самую тетрадь с записью. Просит оставить ее у нас на хранение.

– Мне будет очень интересно познакомиться с ним, – улыбнулась Света. И тут же спросила:

– Скажи, он действительно сможет служить в разведке?

– Найденов – самый перспективный пацан из всех, кого мне приходится натаскивать, – подтвердил Охотник. – Насчет разведки – это время покажет, в армии не так все просто: куда захотел, туда и служить пошел… Но офицером он будет отличным. Одаренных физически, с крепкими нервами достаточно. Но Гном – это отдельный разговор. Помнишь, как там было у Тихонова: «Гвозди б делать из этих людей». Вот это как раз про Данилу. А то, что он ростом метр с кепкой, это ерунда… У нас в отряде такой Валя Карташов был, из-под Москвы, мне до плеча едва доставал. Стрелял по-македонски, с двух рук одновременно, в «яблочко», гибкий был, как змея, а за десять секунд страницу текста запоминал наизусть. Да и вообще много чего умел… Погиб он, под Кенигсбергом. Когда мы охрану подземного завода снимали. Нелепо погиб. Случайно. Мы основную работу тихо выполнили, по вертикальной отвесной шахте на самый нижний, нежилой уровень спускались, для осмотра, он первым шел, а там лестница оказалась вымазана каким-то солидолом, вот руки у него и соскользнули. Внизу – битый кирпич…