Валерий Горшков - Любой ценой

Если бы не трость с клинком – подарок Бати, – разве смог бы он справиться в поезде с капитаном Бересневым? Давно бы уже отдыхал на нарах в Чека и ждал расстрела. Черт побери, да он в своем нынешнем положении даже с обычным дворовым хулиганом навряд ли справится, окажись тот достаточно шустрым! Разве это не унижение для настоящего бойца?! Это хуже. Это – жизнь одноклеточной амебы.

Решено. Сегодня же, после возвращения в Метелицу, он пойдет в сарай, приведет там все в порядок и начнет тренироваться. Под лежачий камень вода, как известно, не течет. Если в результате занятий будет хоть крохотное улучшение – отлично. А если от нагрузок станет только хуже и колено воспалится, окончательно потеряв подвижность, значит, судьба у него такая…

Погрузившись в мысли, Ярослав тупо смотрел прямо перед собой в запотевшее трамвайное стекло. Где-то справа, в глубине до отказа заполненного пассажирами вагона, тихо захныкал маленький ребенок, и этот звук почему-то заставил Охотника встрепенуться, скосить взгляд. Он вспомнил свои вчерашние невеселые наблюдения – в нынешнем послеблокадном Ленинграде почти не было маленьких детей, – скользнул взглядом поверх голов, но так и не разглядел в толпе плачущего малыша. Нового жителя мирного города. В том, что плакал именно младенец, появившийся на свет в год Великой Победы, не было никаких сомнений…

Зато Ярослав вдруг заметил нечто, заставившее его непроизвольно напрячься и даже на секунду перестать дышать. Охотник воочию, с расстояния в два шага, увидел то, что почти никогда не удается лицезреть ни пассажирам, ни тем более милиции, – он стал свидетелем кражи. В памяти тотчас всплыло растерянное лицо агронома Шурика и заплаканное личико его жены Вари, у которых вот такой же щипач вчера вечером увел кошелек с деньгами и продуктовыми карточками. Ах ты, сволочь!

Позади грузного, краснощекого, пузатого мужика лет пятидесяти «с хвостом», в глубоко натянутой на голову мокрой шляпе, стоял, плотно прижавшись к нему грудью и гибко покачиваясь в такт колебаниям толпы, маленький рыжеватый парень, лет двадцати пяти, в клетчатой серой кепке и неброской курточке. Его изящная, как у пианиста, чувствительная кисть левой руки уже на две трети залезла в расстегнутый кожаный портфель толстяка. Быстро оценив ситуацию, Ярослав понял, что возможность наблюдать происходящее была только у него одного. Трамвай был забит битком. Стоявшие вплотную к вору и его ни о чем не подозревающей жертве люди не могли даже шевельнуться, тем более смотреть ниже плеча соседа. Те двое пассажиров, что находились дальше в вагоне, вообще стояли к вору спиной. Женщина, сидящая перед толстяком, откровенно дремала, закрыв глаза и подперев щеку рукой. Никто ничего не видел. Что, в общем, неудивительно. По точности движений было понятно – работает настоящий профессионал. Мастер своего дела. Виртуоз карманной тяги.

Ярослав стоял, не шелохнувшись, внимательно наблюдая за действиями щипача. Рыжий тем временем нащупал в глубине портфеля какой-то небольшой, обернутый материей, продолговатый предмет, похожий на крохотный кирпичик, ювелирно извлек его наружу и – тут же, без паузы, вложил в протянутую руку! Вот в чем дело! Их было двое! Ловко, ничего не скажешь. Теперь рыжий чист. Попробуй докажи, что кража – его рук дело. Столько крика и вони будет. Я – не я, и лошадь не моя. Второй – столь же невысокий и щуплый, как и рыжий вор, но значительно старше его по возрасту, лет под сорок – подельник, получив добычу, мгновенно спрятал ее в боковой карман своего драного латаного пальтишки на рыбьем меху и, расталкивая пассажиров, юрким ужом двинулся к входной двери. Трамвай, надрывно звеня, уже сбавил ход и тормозил у очередной остановки. Как раз той, где собирался выходить Охотник, – неподалеку от Никольского морского собора. Все, медлить больше нельзя, пора вязать этих уродов. Кто знает – может, это те самые, которые вчера взяли кошелек у «узбеков». А если нет – какая, к черту, разница? Пусть милиция с подонками разбирается.

– А ну стоять! – громко, на весь трамвай, крикнул Ярослав и, потянувшись, успел-таки ухватить за шиворот почти добравшегося до двери подельника. – Граждане! Это воры! Держите второго, рыжего!!!

Трамвай загудел, зашевелился, как растревоженный улей. Ленинградцы, видимо уже настрадавшиеся от трамвайных воров и зело наслышанные о бедолагах, лишившихся благодаря таким вот щипачам кровного заработка, отреагировали стремительно: несколько пар рук схватили рыжего, еще два мужика мертвой хваткой вцепились в уносящего добычу подельника, придя на помощь Охотнику. А, казалось, дремлющий стоя толстяк, услышав про воров, заметно вздрогнул. Челюсть его отвалилась. Глаза застыли.