Валерий Горшков - Любой ценой

– Я вернусь, как только управлюсь с делами, – пообещал Ярослав. – Заеду сначала в военкомат, потом – к Голосову. Насчет работы.

– Хорошо. Ты… – Света смущенно отвела взгляд в сторону окна, – ты, главное, только возвращайся. А когда – это неважно. Я буду тебя ждать…

Автобус на Ленинград был заполнен шумными, непрерывно галдящими селянами, как бочка – солеными селедками. Запах тоже вполне соответствовал. До самого Московского вокзала истекающему потом Охотнику пришлось стоять на нижней ступеньке. Когда дверь наконец-то открылась, ринувшиеся на свежий воздух пассажиры чуть не вынесли Ярослава наружу – он едва успел соскочить на тротуар и увернуться, как мимо прошмыгнула красная, как помидор, дородная грудастая тетка с картофельным мешком за спиной.

Нет, правы были узбекские агрономы, Варя и Шурик, – в Морозово культура из людей так и прет. Впрочем, это в порядке вещей. Здесь не истоптанная вдоль и поперек Европа, с ее подстриженными лужайками. Цивилизация в Союзе резко кончается на последней городской улице, дальше начинается сплошное варварство. Не очень патриотично так думать о своем родном народе, но что поделаешь, если это – чистая правда.

До центрального военкомата, жизнь в котором буквально кипела, Ярослав дошел пешком. Представился дежурному офицеру, предъявил документы. Сообщил цель визита. Услышав о звезде Героя, старлей тут же встал из-за стола, вытянулся во фрунт и отдал Охотнику честь. Затем быстро по телефону доложил комиссару о визитере, выслушал короткий ответ и предложил подняться на второй этаж, в комнату номер девять.

Полковник Жгун – рослый, атлетически сложенный мужчина лет сорока пяти – встретил Ярослава почти радушно, предложил сесть, заказал чай. Сдвинув на кончик носа очки, внимательно изучил документы. Попросил показать высокую награду. Записал в блокнот ее номер и адрес временного проживания Ярослава в Метелице. Задал Охотнику несколько общих вопросов, пообещал, что как только наградная книжка придет, Ярославу немедленно сообщат об этом. А напоследок, когда все вопросы были улажены, полковник Жгун предложил Ярославу в срок до их следующей встречи зайти в фотоателье и сделать снимок, обязательно с наградами на гимнастерке. Для будущего памятного альбома, где будут собраны снимки всех ленинградцев-фронтовиков, награжденных звездой Героя СССР. Охотник пообещал, попрощался с комиссаром за руку и покинул военкомат, отправившись на Садовую, к Никольскому собору, где жил старый друг командира Бати.

Начал накрапывать мелкий противный дождь, плавно перешедший в мокрый снег, поднялся пронизывающий ветер. Чтобы добраться до места, предстояло пройти изрядный кусок, и заметно уставший от ходьбы Ярослав решил проехать несколько остановок на трамвае. Транспорт в городе на Неве ходил уже более-менее регулярно, но исправного подвижного состава после блокадной разрухи явно не хватало, поэтому трамваи курсировали по маршрутам с большими интервалами. Прождав минут сорок, Ярослав, подталкиваемый в спину другими мокнущими под усиливающимся мокрым снегом пассажирами, наконец-то забрался в переполненный вагон. И тут произошло неожиданное – заметив в его руках инвалидную трость, сидящая на ближайшем ко входу одиночном месте девушка с торчащими из-под берета косичками, примерно одного возраста со Светой, встала и сказала:

– Садитесь, пожалуйста. Вам, наверное, тяжело стоять…

– Ну что ты, солнышко! – Ярослав, пойманный врасплох столь неожиданным предложением, так искренне смутился, что ему показалось, что его бледное лицо со впалыми щеками обязательно должно вспыхнуть багровым цветом автомобильного стоп-сигнала. – Я в полном порядке, можешь мне верить!

– Ну… как хотите, – пожала плечами девушка, опустилась на место и отвернулась к окну. Охотник стоял рядом, одной рукой держась за перекладину под потолком вагона, а второй опираясь на трость, и готов был провалиться на месте от стыда. Дожил, ничего не скажешь. Ему, тридцатилетнему мужику, хорошенькие девушки место в транспорте уступают! На душе Ярослава стало так скверно, что даже сердце сдавило, словно клещами. Большего унижения – а именно так он расценивал оказанную ему любезность – Охотник еще ни разу не испытывал. И, как назло, как специально, в качестве издевательства, вдруг ни с того ни с сего разболелось, заныло острой пульсирующей болью раненое колено! Да что б тебя!

Светлана сто раз права: нужно перестать хандрить по поводу невозможности реабилитации и просто, стиснув зубы, начинать тренироваться. Потихоньку, вначале – по пять минут в день, медленно и постепенно увеличивая нагрузку. И если спустя год удастся увеличить подвижность раздробленного сустава хотя бы на пару сантиметров – это уже можно будет считать огромной победой. Победой над собой. Над своими страхами. Над приговором хирурга. Прав, тысячу раз прав был Зоркий, Олег Емельянов: «Лучше быстро сдохнуть а бою, чем остаться калекой!» А крамольные мысли о том, что кому-то из миллионов вернувшихся домой бывших фронтовиков сейчас гораздо хуже, что кто-то где-то – может быть, даже вот в этом сером доме, мимо которого сейчас проезжает трамвай, – находится в значительно худшем положении, чем он, Охотник, – это все туфта. Пустое и бесполезное сотрясение воздуха. Нельзя влезть в чужую шкуру и прожить чужую жизнь. Жизнь у каждого своя. Единственная и неповторимая. И сейчас ему плохо, очень плохо. Каково это горькое чувство на вкус, может понять только человек-кремень, вдруг в одночасье превратившийся в фактически беспомощного перед лицом любой физической угрозы инвалида.