Валерий Горшков - Принц воров

Взбесившись и увидев, как приближается, уже никуда не торопясь, третий, Сверло взвыл от отчаяния и бросился на него, как бросается на гончую загнанный в дебри леса кролик.

— Что, перевелись мужики?! Толпой хотите взять?! — непонятно зачем разыгрывал дешевый спектакль, кажущийся ему по отваге равным броску с гранатой под танк. — А раз-на-раз слабо?! Ну, хоть один-то найдется из отважных?! Волки позорные! С-суки!..

— Выруби его на хер, — приказал один кому-то из троих, — и веди к цистерне.

И двое тут же скрылись в ночи, оставляя Сверлу реальный шанс обрести свободу. Не выдержав, бандит привизгнул от удовольствия и тут же, не теряя времени, шагнул к пятнистому фраеру…

Что было потом, Сверло не помнил. Вернее будет сказать, он не успел запомнить. Вышло все как-то глупо и позорно до беспредела. Пятнистый шагнул навстречу, махнул рукой, выметая из ладони Сверла «перо», и с разворота врезал ему ногой в голову. Уже находясь в прострации, Сверло вскочил, но подлый фраер врезал ему ногой еще раз. Как раз по перемотанному сгибу руки. Вот это было то, чего Сверло никак не мог вспомнить. Очнулся он в каком-то странном душном помещении, где шершавыми были пол, свисающий над головой потолок и такие же шершавые, пахнущие теплыми женскими подмышками стены. В связи с полным отсутствием возможности видеть и слышать Сверло провел здоровой рукой вокруг себя и понял три вещи: он лежит в каком-то округлом, до боли знакомом помещении, у него нет оружия, почти нет морфия и он чувствует себя очень неуверенно.

Подумав, что оказался каким-то образом в трубе, Сверло прополз несколько метров вперед и гулко уткнулся головой в стену. Развернулся, прополз обратно и ударился тем же местом с тем же самым звуком.

Поняв все, Сверло отвалился на спину и нудно, протяжно запел. Понимая, что нужно произносить какие-то знакомые слова, чтобы хоть как-то сохранить в голове отказывающееся вернуться сознание, Сверло запел про черного ворона, но недопел. Затянул бурлацкую песню, где больше стона, чем слов, но недотянул и ее. И тогда, сжав ладонью разламывающийся от боли лоб, он закричал…

Пространство отшатнулось от него, планета показалась ему крошечной, и лишь на небесах, на краю вселенной было хорошо видно, как на пустынной дороге меж Пулково и Ленинградом стоит цистерна с надписью «Молоко», а в ней, невидимый и неслышимый простым смертным, лежит и дико кричит, разрывая себе легкие, бандит Сверло…

С Федей Гарсоном и Семой Паровозом фраерам пришлось повозиться. Взять их нахрапом, на одном мастерстве, не вышло. Озверелый Гарсон в тот момент, когда на него грудью навалился пятнистый фраер, хватанул из голенища нож и всадил его в бочину легавому так, что в тело ушел даже упор для руки на рукоятке. Легавый заплевал лицо Феде кровью, закашлял какой-то слизью и упал сразу же, едва Федя двинул плечом.

Вынимать нож не было времени, а потому, увидев, как Паровоза оседлал второй пятнистый, Гарсон повернулся к своему, выдернул у него из ножен нож разведчика и, приловчившись, вставил его второму фраеру меж ухом и ключицей.

Пока оба пятнистых корчились в агонии, стараясь продемонстрировать каждый свою кончину более кошмарной, чем у товарища, Гарсон потянул Паровоза за руку, помогая ему встать.

— Бежим, Гарс, бежим!.. — отплевываясь кровью и хрипя, Паровоз схватился за руку подельника.

Они уже почти ушли, как им показалось, но ножевой бой вернулся к ним из тех кустов, где остались лежать поверженные ими враги. Фраера были похожи один на другого, как капли воды, появляющиеся на воротнике сразу после того, как входишь в натопленное помещение с завьюженной улицы. Один из этих двоих встал, или же это был кто-то другой, да только Паровоз обмер, когда, не пройдя и трех шагов по направлению к свободе, он увидел перед собой все ту же пятнистую, словно береза в сумерках, форму.

Пятнистый вскинул руку, что-то просвистело рядом с ухом Паровоза, и через мгновение он испытал то же чувство, которое несколько минут назад испытал Хромой, когда человек из кабины выстрелил Зимородку в голову.

Что-то резкое и горячее, очень похожее на выплеснутую в лицо кружку горячего чая, шлепнулось в шею и глаза Паровозу, и он на мгновение ослеп.

Гарсон же, шатаясь во весь свой двухметровый рост, словно шатун, поднятый из спячки бестолковыми туристами, держался за горло обеими ладонями и никак не хотел верить в то, что полоска отточенной до остроты бритвенного лезвия стали рассекла ему сонную артерию…