Сергей Ермаков: Месть — штука тонкая

—Хочу, — ответил Егор.

—Помоги мне вытащить отца из психушки, — сказала Настя.

Егор задумался. Дождь тем временем прекратился.

—Не думаю, что твой отец обрадуется встрече со мной, — сказал он наконец.

—Боишься? — с вызовом спросила Настя.

Егор только усмехнулся и отрицательно покачал головой.

—Не боюсь, — ответил он. — Хочешь, чтобы мы отца твоего вытащили из психушки, так вытащим!

Заведя машину, Егор нажал на газ, вырулил на дорогу и спросил:

—Ты знаешь, где эта психбольница находится, как туда проехать?

—Знаю, — кивнула Настя, — она у нас в городе одна на всю область. Так что не ошибемся.

—Твой отец собирался бежать за границу, — сказал Егор, — и я знаю, что фамилия у него в паспорте была Кузнецов. Поскольку других документов у него с собой не было, то, вероятно, он находится в психушке именно под фамилией Кузнецов.

—Он хотел бежать за границу? — удивилась Настя. — А как же я? Как же мама?

—Твой отец говорил, что заберёт вас потом, — ответил Егор, — тебе лучше знать, сделал бы он это или нет.

—Конечно, забрал бы, — горячо воскликнула Настя, — ведь он же любил меня! Он не мог бы нас предать!

У Егора было на этот счет другое мнение.

—Давай остановимся в кемпинге, здесь недалеко, — предложил Егор, — а действовать начнем завтра. Сейчас уже вечер, и вряд ли в той же психбольнице мы найдём врачей. Кстати, у тебя паспорт есть?

Настя заглянула в сумочку, которую прихватила с собой из номера гостиницы.

—Вот он, мой паспорт, и документы Гондурасова, — сказала она, — после регистрации я их к себе положила.

—Хорошо, что догадалась паспорт взять, — сказал Егор, — а то как же дальше тебе жить, если бы паспорт у него остался. Пришлось бы за ним возвращаться.

—Я когда сумочку схватила, вовсе не о паспорте думала, — ответила Настя, — там у меня косметичка, помада, расческа, зеркальце.

—А-а, — улыбнулся Егор, — все понятно.

Они доехали до кемпинга, где поужинали и остановились в отдельных номерах. Егор не мог долго уснуть, Настя тоже. Они любили друг друга, но было слишком много обстоятельств, которые мешали им сблизиться. Слишком много жизненных факторов отталкивало их друг от друга, как одинаковые полюса магнита, но что-то внутри непреодолимо тянуло друг к другу. И непонятно было пока, что победит.

Вернёмся теперь к бывшему губернатору области Ивану Петровичу Боброву. После того как главный врач психбольницы поговорил с Рябиновским и доктор наук отрекся от него, Бобров понял, что его все бросили и предали. Он продолжал доказывать, что он Бобров, и чем больше вступал в пререкания с врачами, тем больше ему кололи всяких лекарств.

Если бы Иван Петрович был человеком хитроумным, то перестал бы называть себя Бобровым, а притворился, согласно паспорту, Кузнецовым, и тогда бы ему не стали так часто делать уколы, вызывающие сомнамбулическое состояние безразличия и апатии. В этом состоянии Бобров пребывал почти два месяца, и когда выходил из него, то ему опять делали укольчик, и бывший губернатор опять впадал в столбняк.

Главный врач психбольницы Цыбульский после взятки от Рябиновского прикупил себе подержанную, но в хорошем состоянии иномарку, самолично и ежедневно следил за состоянием здоровья «пациента» и издал приказ: Кузнецова из отдельной палаты не выпускать ни под каким предлогом. Сам-то он давно догадался, что этот больной не кто иной, как бывший губернатор Бобров. Но, имея в голове целый пуд здравого смысла, Цыбульский догадался об этом прилюдно не трубить, а по указке Рябиновского тихо запереть бывшего губернатора в отдельной палате и оградить его от всех контактов, помимо обслуживающего персонала, подобранного Цыбульским из самых верных и преданных людей.

Единственная вещь, которая терзала главврача психбольницы, заключалась в том, что, как ему казалось, он мало взял денег с господина Рябиновского. Что такое пять тысяч долларов за бессрочное заточение бывшего губернатора? Ничтожная сумма! Цыбульского мучила неукротимая жадность. Ему хотелось получить ещё хотя бы столько же, но он не решался отыскать в городе своего благодетеля и прямо поставить вопрос о дополнительной оплате за заточение Боброва. Рябиновский где-то раз в две недели сам позванивал главврачу и интересовался здоровьем «пациента». Получив ответ, что все нормально, сразу клал трубку и не давал Цыбульскому потребовать себе еще на «кусок хлеба».

«Курс лечения» должен был продолжаться около полугода, после чего Бобров превратился бы в растение, которое могло бы пить, есть, говорить, справлять естественные надобности, правда, куда придется, и ничего бы не помнило и не понимало. В таком виде Бобров был уже неопасен Рябиновскому и неподсуден за свои старые грехи. Рябиновский предполагал по истечении нужного срока якобы неожиданно «отыскать» бывшего губернатора в психбольнице и представить его на суд общественности. Но до истечения положенного времени было еще четыре месяца, Боброва кололи лекарствами, а главврач страдал от того, что он так мало получил денег. Но у него была ещё надежда. Цыбульский полагал, что при передаче недееспособного бывшего губернатора он потребует за свои старания еще денег и Рябиновский их ему даст. Эта надежда придавала ему силы.