Сергей Ермаков: Месть — штука тонкая

Въедливый читатель закономерно задаст вопрос: «А почему этот Рябиновский играет в какие-то нелепые прятки? У нас демократия, все нации и сословия равны! Если он так могуч и умен, то почему бы ему самому не стать на место того же Боброва и в открытую управлять Фофаном?»

А-а, дорогой мой въедливый читатель, в этом-то и заключается мудрость клана. А вдруг в России опять власть переменится? Тогда придут люди в сером и спросят: «А кто это всю область разворовал, а? Ну-ка посмотрим мы по документам! Так, был у руля губернатор Бобров, потакал воровству и разгильдяйству, значит, он и виноват в том, что столько-то украдено, столько-то загублено!»

А Рябиновский чист, как струя младенца. Его подписи нет нигде, ни на каких документах, вся его могучая недвижимость на подставных людях числится. И не ухватить Рябиновского за вымя! Или, например, вдруг надумают сделать какую-нибудь независимую дружину против уголовников и начнут направо и налево бандитов месить? Укажет ли тогда Фофан на дохлого доктора наук? Нет, не укажет. Потому что он и не ведает совершенно своими глупыми мозгами, что руководит им не какой-нибудь паханюга в синих наколках со стальными зубами, а простой доктор наук из местной академии с ласковым прозвищем Ко-Ко.

Рябиновского отношения губернатора Боброва и фабриканта Андрея Никитина, естественно, тревожили, но не пугали. Он с рождения был созданием хитроумным и хорошо знал тот факт, что два человека, жизненная энергия одного из которых направлена на разрушение и воровство, а другого — на созидание и заботу о людях, ему подчиненных, не смогут долго быть вместе. Должен произойти момент разрыва, который Рябиновским с милой улыбкой на лице мягко подготавливался. И Бобров с Никитиным, слепо ведомые сатанинским талантом Рябиновского, и впрямь разрушались в пух и прах.

Однажды на очередной некруглый «юбилей» губернатора (ему исполнялось пятьдесят шесть лет) было, как обычно, приглашено множество народа изо всех регионов области и даже из самой Москвы. В этот день у центрального городского Дворца явились в длинный ряд служебные «Волги», новенькие ведомственные и личные иномарки гостей праздника. Вышколенные по такому случаю работники Дворца явились пред глазами гостей, как никогда, отутюженными и трезвыми. Одного лишь монтировщика сцены дядю Ваню специально в этот день не вызывали на работу, дабы он не испортил праздник, поскольку ни при каких обстоятельствах не мог обойтись без того, чтобы ежедневно к вечеру не напиваться в стельку. Большой торжественный концерт подготовили коллективы самодеятельности Дворца, а на «десерт» должна была выступить столичная знаменитость, специально приглашенная, дабы потешить самолюбие Боброва.

Концерт долго не начинался, в зале и за кулисами уже нервничали. Те из гостей, кто пришел вовремя, томились в душном зале, а в это время Бобров, не торопясь, попивал коньячок в кабинете директора ДК с особами, к нему приближенными. Минут через сорок после объявленного срока начала концерта губернатор наконец вошел в зал и был встречен бурными овациями с вставанием всех зрителей со своих мест. Принимая знаки обожания как должное, Бобров прошел на первый ряд, уселся в кресло и махнул рукой, стартуя начало.

Занавес открылся под торжественные фонограммные фанфары, и на сцену на негнущихся ногах вышли ведущие. Одна была в безвкусно сшитом по такому случаю новом блестящем платье, а другой — в потасканном фраке, вероятно, реквизированном еще у буржуев революционными матросами. Они начали по папке читать поочередно вехи жизни именинника, а зрители в зале делали вид, что им это интересно. После затянувшейся на час с лишним торжественной части с вручением ордена губернатору, одами в его честь и кадрами кинохроники начался концерт. Самодеятельность Дворца культуры, пользуясь случаем, пыжилась показать свои достижения, потому что Бобров не слишком-то часто жаловал подобные учреждения своими посещениями.

Но непривычный к такого рода развлечениям, Иван Петрович уже после выступления хора ветеранов с плохо слепленной песней «Мы славим тебя, губернатор», которая последовала за танцевальным прологом в исполнении детского танцевального ансамбля «Эксперимент», заскучал и широко зевнул. Вначале он развеселился, когда ведущий от волнения объявил не «Эксперимент», а «Экскремент», но, когда дети начали танцевать, опять заскучал.

Тем временем хор ветеранов допел здравицу в честь губернатора и решил «блеснуть» классикой в своем исполнении. Замахнулись аж на Глинку. Бобров в гимне в его честь еще кое-как простил хору огрехи в пении, но во втором произведении какофония голосов стала совершенно невыносимой и напоминала скрежет несмазанных дверных петель. Третья песня хора ветеранов последовала сразу после второй, тянувшейся по ощущениям минут сорок. Бобров вспотел и подозвал директора Дворца культуры. Тот сидел на краешке стула недалеко от кресел почетных гостей, как постовая собака Шарик, готовый сорваться с места по мановению пальца хозяина. Он не сводил испуганных глаз с губернатора и, когда тот глянул на него, согнутый, как знак вопроса, подполз к Боброву.