Сергей Донской: Генеральские игры

«Почему?» – спрашиваю я.

«Потому что я возвращаюсь в Москву. Представь себе, что на моем месте сидит капитан Хват, и ты поймешь, что я имею в виду».

Это не так уж трудно сделать. Гораздо труднее воздержаться от неосторожных вопросов о том, как именно намеревается Хват обойтись со своими заочными врагами. Но неумолчная песнь колес («молчи, дурак… молчи, дурак…») помогает мне проявить благоразумную сдержанность. Все, что я делаю, это утвердительно киваю. Все, что произношу, это: «Уже понял».

«Рад за тебя, брат, – серьезно говорит товарищ. – Как говорил господин Екклизиаст, во многом знании заключено много печали. За точность формулировки не ручаюсь, но смысл верен».

Он неожиданно встает и начинает наводить на столе порядок. Я подключаюсь к уборке. Обмениваясь ничего не значащими репликами, мы проветриваем купе, стелимся, раздеваемся, укладываемся на свои полки.

Уснуть не получается. Глядя на призрачные блики, мечущиеся по потолку и стенам, я припоминаю, как познакомился с товарищем, что мне о нем известно. Некоторое время назад он приобрел дачный участок по соседству со мной, фактически поселился там со своей младшей сестрой и молчаливой девушкой, которая даже в жару появлялась на людях в закрывающих горло свитерках. Однажды мы случайно разговорились, потом стали заглядывать друг к другу на огонек, сдружились. Товарищ никогда не рассказывал, откуда он родом, но его сестра проговорилась: все они из Москвы, а поселились у нас временно, по не зависящим от них причинам.

Надо полагать, оба прибыли к нам прямиком из Ростова-на-Дону, откуда до нашего города рукой подать. А то, что сестру моего товарища зовут не Катей, а Верой, ничего не меняет. Потому что… Его голос раздается так неожиданно, что я вздрагиваю:

«Не бери дурного в голову, брат. Относись ко всему, что я тебе тут понарассказывал, как к сюжету для своей очередной книжки, не более того. Зло наказано, добро торжествует. Какого тебе еще рожна надо, а?»

«Не знаю», – признаюсь я. Это правда. Я действительно не знаю, чего мне не хватает в услышанной истории. Все правильно, все гармонично, но что-то меня не устраивает, что-то гнетет, удручает.

«Тогда я тебе скажу, – зло говорит товарищ. – Нам всем не хватает справедливости, вот какая штука. Пока благородные герои воюют с негодяями, погибают совершенно невинные люди, а их воскресить нельзя. Поэтому окончательной победы добра нет и быть не может. Добро без справедливости – это тьфу, пустой звук».

«Но и опускать руки нельзя», – вырывается у меня.

«Нельзя, совершенно верно. Так что история повторяется. Все идет по кругу. И это самый колоссальный, самый совершенный вечный двигатель, который только можно себе представить. Он питается энергией, вырабатываемой постоянным противостоянием добра и зла».

«Хитро! – восклицаю я. – Ох, и умник же все это придумал!»

«Ты так полагашь? – Выражение лица товарища остается для меня загадкой, но по тону нетрудно догадаться, что он скептически усмехается. – Но тогда получается, что мы, люди, полные ничтожества. Шестеренки в изобретенном кем-то механизме. Марионетки».

«Что же ты предлагаешь?» – осторожно спрашиваю я.

«Спать. Чтобы утром проснуться и попытаться доказать, что мы что-то значим в этом мире. Пока не поздно. – После короткой паузы товарищ добавляет: – Потому что все мы давно получили свой удар отсроченной смерти».

«Шут с ней, со смертью, – бормочу я, смыкая веки. – Главное, чтобы жизнь не получилась отсроченной».

Мы умолкаем. Ночь за окном напрасно ждет от нас каких-то новых слов – все слова давно сказаны, если не нами, так другими. Лишь колеса вагона не смолкают ни на минуту. И знаете, какая фраза чудится порой в их монотонном перестуке?

Спешите жить… Спешите жить… Спешите жить…