Сергей Самаров - Операция без наркоза

Мы прошли мимо, только я на прощание махнул рукой. Эксперты на взмах отреагировали кивком головы. Эти парни не имели сравнимого с руководителем следственной бригады самомнения и просто работали. И даже нос задрать не пытались. Для них описание места уничтожения банды было обыденным делом, никто в следственной бригаде не задумывался, как мне казалось, насколько тяжело это все дается солдатам спецназа ГРУ.

Убить живое существо вообще непросто. И редко кто приучался убивать хладнокровно. Тем более не было у нас таких, кто получал удовольствие от убийства и смаковал бы в разговорах картины смерти. Более того, однажды в военном городке рядом с базой бригады спецназа ГРУ я увидел у дороги стоящего, опустив руки, солдата. Это был «контрактник» даже не нашей роты, и я не знал, что делал он в жилом городке. Может, был послан с каким-то поручением. В глазах у солдата были откровенная боль и растерянность. Я подошел ближе.

— Что случилось?

Солдат кивком головы показал в траву у дороги, где рядышком лежали ежик и гриб-сыроежка. Я наклонился, пошевелил пальцами колючки ежа. Тот не убегал. Я понял, что еж мертв.

— Машина проехала. Женщина за рулем. Прямо ежу по носу. И даже не заметила… А он гриб нес. Его, может быть, ежата с ежихой ждут. Или сам к зиме готовился, думал, запасется и голодать в норе не будет… Жалко… Никогда уже он до своей норы не дойдет… Какое страшное слово — «никогда»…

Я понял солдата. И положил ему руку на плечо.

— Мы все строим планы, на что-то надеемся, о чем-то мечтаем и не знаем, что за углом уже едет машина, которая нас собьет и переедет. Или злобный бандит где-то в горах чистит свой автомат, чтобы подстрелить нас… Мы ничем не отличаемся от этого ежа. Вся жизнь такова…

Я больше не нашел слов, которые можно было сказать солдату. Но сам много раз вспоминал то, что видел, и меня почему-то больше всего трогал гриб, который ежик нес. Этот гриб говорил о будущем. Он и предназначен был для будущего. Для несостоявшегося будущего ежа…

И себя я успокаивал теми же словами, что сказал в тот момент солдату…

По большому счету мы забирали от матерей и отцов их детей не для того, чтобы сделать из них роботов-убийц, не знающих ни жалости, ни сомнения. Не для того, чтобы они, вернувшись из армии, становились грозой соседей и окрестных улиц.

Конечно, боец действующей армии всегда должен находиться в готовности защитить себя и своих соотечественников, в том числе и своих родных, от любого насилия со стороны. Но это вовсе не значит, что спецназовец, который всегда в действующей армии, даже в самое мирное время должен убивать всех подряд, не значит, что у него никогда не дрогнет рука, когда приходится нажимать спусковой крючок или замахиваться малой саперной лопаткой.

Мы готовим не убийц… Неслучайно про каждого бойца спецназа ГРУ говорят, что он — человек-оружие. Подготовить таких можно, но что тогда будет с обществом, когда подобных рейнджеров станет слишком много? Даже несколько десятков уволившихся из армии спецназовцев, не имеющих высокой ответственности за свои поступки, могут натворить таких дел, что ни одно управление МВД с ними не справится.

В первую очередь это касается офицеров, поскольку их подготовка всегда на порядок выше, чем у солдат. Видимо, по этой причине офицеров обязуют получать второе высшее образование в дополнение к военному и настоятельно при этом рекомендуют, чтобы оно было гуманитарным. Солдатам же при поступлении в вузы предоставляются немалые льготы, как участникам боевых действий. И тоже дается рекомендация выбирать гуманитарное направление, если, конечно, нет необходимости сохранить преемственность, например, в династии инженеров-металлургов.

Был в моей офицерской практике такой случай, когда я очень уговаривал одного из солдат пойти служить по контракту, да и сам солдат к этому был склонен, потому что ему наша служба нравилась. Но в противовес мне солдату каждый день звонил отец и подолгу с ним беседовал. Отец был заслуженным металлургом России. Дед и прадед были заслуженными металлургами Советского Союза. И отец очень хотел сохранить династичность. В результате так и получилось. Я, понимая ситуацию, перестал настаивать на своем. А солдат поддался влиянию отца и поступил в политехнический институт на металлургический факультет. Переписывались мы с ним только в течение первых полутора лет, потом переписка как-то сама собой заглохла. Как сейчас обстоят дела у молодого металлурга, я не знаю. Но институт он давно должен был окончить и уже, думаю, несколько лет трудится на производстве.