Николай Стародымов - Зульфагар. Меч халифа

— А камер у нас уже давно нет, — не подозревая о том, что творится у него в душе, ответила Вера. — Там, где они были раньше, сейчас у нас столовые, кабинеты… Они размещались на третьем, четвертом этажах, в здании, которое выходит окнами во внутренний дворик…

— Да ну? — удивился Константин. — Ну а где же этих держат?.. Ну, шпионов всяких…

— Это не здесь, это в Лефортово, там наш официальный следственный изолятор. На Лубянке последний кто содержался — это Пауэрс, летчик-шпион, которого сбили в шестидесятом году. И с тех пор все, больше никого.

— Не может быть, — не поверил Калюжный. — Небось скрываете.

— Нет, в самом деле. Здесь вообще ни одной действующей камеры не осталось…

Вера больше ничего рассказать не успела. К ним приближался пожилой сухощавый мужчина в костюме-«тройке». Константин вообще обратил уже внимание, что большинство мужчин, проходивших по коридору или курящих в фойе, облачены в строгие костюмы при галстуках. Наверное, вдруг подумал он, и те двое, что сидели рядом с ним в сквере, тоже отсюда.

— Станислав Николаевич, — обратилась Вера к мужчине. — Вот Константин, я вам говорила… Помогите ему, пожалуйста.

— Да-да, конечно… Иди, Верочка, я тут с ним сам…

Вера и в самом деле удалилась, издалека, от поворота коридора помахав Калюжному рукой. Собеседники уселись в кресла.

— Вы извините, у нас тут такой порядок: гостей в кабинеты не приглашаем, общаемся с ними только здесь или в пресс-баре, — пояснил Станислав Николаевич.

— Да-да, я понимаю, — согласился Калюжный. — Я и так уже напряг и Веру и вас, так что еще кому-то мешать… Я тут вот по какому вопросу…

— Я в курсе, — перебил его ветеран. — Сейчас сюда подойдет наш товарищ из Управления военной контрразведки, с ним вы и поговорите уже более предметно…

Между тем Калюжный чувствовал, что в нем происходит какая-то внутренняя борьба. Поражало сочетание будничности и ирреальности происходящего. Вот эти люди, которые, покуривая, разговаривали с ним и между собой, которые проходили мимо, решали задачу безопасности страны на самом, как пишут в книжках, невидимом из фронтов — и в то же время были самыми обыкновенными. Насколько он, особенно, впрочем, не прислушиваясь к чужим разговорам, улавливал обрывки доносящихся до него фраз, курившие говорили на темы самые будничные.

— …Представляешь, купил себе стиральную машину. С доставкой на дом. Заказал время в субботу с утра, заплатил — так они, паразиты, привезли ее поздно, только к вечеру, весь выходной насмарку… И к тому же технический паспорт и инструкцию забыли захватить. Представляешь? Теперь вот придется ехать туда в магазин самому!

— Ну так пусть бы сами и везли…

— Да ладно, съезжу уж сам, это на Первомайской, там магазин электротоваров прямо возле метро, а мне в поликлинику надо заскочить…

— …Покупаю кран-смеситель на Николо-Архангельском строительном рынке, даже запомнил владельца павильона — Давлетчин. Продавец — сама любезность, все показал, все рассказал, даже какую-то херню лишнюю дал, только чтобы я взял этот смеситель. Через неделю устанавливаю смеситель, а там держатель под душ из другого комплекта и чашки-отражатели другого размера. Каково?.. Ну, я, конечно, к тому чудаку на букву «м», прихожу, так и так говорю. А у него куда уже любезность девалась — несите сюда смеситесь, все, что не подходит и товарный чек… Я ему говорю, что ж, мне из-за этих чашек снимать все? Ты, говорю, просто продай мне новые, я так и быть, заплачу, они ж копейки стоят… Хрен там, месяц потом по всем рынкам нужные чашки искал…

— …Зубы будешь делать в нашей поликлинике, старайся попасть к Кате Беляк, а протезист там нормальный Андрей Добровольский, к ним талончики бери…

Обычный треп, как в заурядной армейской «курилке».

По коридору стремительно промчалась невысокая, по-мальчишески угловатая женщина.

— О, Инга, наш метеор, полетел, — прокомментировал полный, вальяжно развалившийся в кресле, мужчина, почесывая свою седую бородку.

Калюжный уже заметил, что он чаще остальных отпускал язвительные замечания в адрес своих товарищей. Впрочем, на него, похоже, не особенно обижались.

Появилась еще одна женщина — высокая, русоволосая, молодая…

— Ей кто-то недавно стихотворение поднес, — сообщил другой из присутствующих. И прочитал по памяти: