Николай Стародымов - Зульфагар. Меч халифа

Вокруг протекала своя жизнь. На скамейке напротив заросший щетиной морщинистый бомж жевал какую-то очень неаппетитную снедь. Неподалеку пили пиво и о чем-то негромко беседовали двое мужчин — несмотря на жару, в костюмах и при галстуках. Чуть подальше разместилась стайка девиц, привлекающих внимание своей подчеркнуто вызывающей внешностью — на них взгляд Константина задерживался, естественно, дольше, чем на других представителях человечества, обосновавшихся в сквере. Откуда ж было знать провинциалу, что этот зеленый пятачок — одно из мест, где собираются профессиональные столичные проститутки и что даже на однократное общение с любой из них его офицерской получки не хватит…

Какое-то время Калюжный наблюдал за странным поведением некоего помятого мужчины, который ходил по газону и как будто что-то искал. Специальной палкой он время от времени расковыривал землю и что-то собирал. Когда Константин понял, что именно складывает в объемистый пакет странный мужчина, был крайне удивлен. Оказалось, тот собирает… грибы. Настоящие шампиньоны! В самом центре Москвы.

— Сколько ж в них свинца и другой гадости, — проворчал мужчина, сидевший на скамейке рядом с Константином и тоже следивший за грибником.

Да уж, что верно, то верно, экологически чистым продуктом эти шампиньоны и в самом деле трудно назвать, — подумал Калюжный, но ничего не ответил.

Он с каким-то внутренним трепетом ожидал момент, когда сможет (впрочем, еще сможет ли? Чем больше проходило времени, тем больше он в этом сомневался) войти в это здание, что множеством окон смотрело на площадь. Его, это здание, знает весь мир, попасть сюда боятся и побывать здесь мечтают многие и многие люди. И сейчас где-то внутри этого здания, возможно, уже начали проворачиваться какие-то шестеренки, которые, надеялся Константин, распахнут двери, чтобы пропустить внутрь лично его, простого армейского вертолетчика майора Константина Калюжного!

Он никогда не был человеком робкого десятка. И уж тем более не комплексовал перед званиями и чинами. Ему нередко доводилось возить на своем вертолете начальников самого различного ранга, в том числе и больших генералов. И отнюдь не испытывал перед ними какого-то трепета. Более того, любил подчеркивать свою независимость и то обстоятельство, что в воздухе он единовластный хозяин положения. Не дай Бог кому-нибудь из начальников попытаться командовать им во время полета! В этом случае Константин демонстративно небрежно тыкал пальцем в прикрепленную к стене, написанную на помятой исцарапанной жестянке инструкцию, где говорилось, что во время полета никто не имеет права вмешиваться в действия командира воздушного судна… Другое дело, если его о чем-то просили! Вот тут он мог и снизойти и к просьбе прапорщика или лейтенанта. Мог сделать крюк или совершить незапланированную посадку, если, конечно, считал просьбу обоснованной.

— Я не так высоко взлетел, чтобы бояться упасть, — слегка рисуясь, любил повторять он, в то время как на своем вертолете такое вытворял на максимальной высоте, что сослуживцы пророчили: своей смертью ты, мол, парень, не помрешь.

А тут — тут он ощущал какой-то внутренний трепет. Потому что в армии ему все было более или менее знакомо. А здесь, за этими стенами, существовал иной, таинственный, мир, иная, непостижимая, вселенная, протекала неведомая жизнь, которую Константин не знал — все то, что в его представлении объединялось понятием «государственная безопасность».

К людям, которые здесь работали, у него было неоднозначное отношение. Как, наверное, и у большинства людей в стране.

В самом деле, можно ли однозначно относиться к Железному Феликсу? С одной стороны, именно при нем были заложены основы той системы государственной безопасности, которая со временем переродилась в жесточайшую в мире машину террора, перемоловшую судьбы и тела стольких людей. Впрочем, террор начался уже при нем, при Дзержинском. Однако, признавал Калюжный, такова логика любой гражданской войны — она неизбежно ведет к невероятной жестокости; гражданские войны вообще самые жестокие. Но с другой стороны, тот же самый Железный Феликс обуздал полнейшую разруху на транспорте, ликвидировал беспризорность (не беспризорников!) как социальное явление…

А как относиться к такой одиозной личности как Берия? Казалось бы, тут двух мнений быть не может! Если бы по одной капле крови каждого человека, погибшего по благословению всесильного наркома, брызнуло в его сторону, Лаврентий Палыч захлебнулся бы десятки раз. Однако нельзя забывать и иное: именно под его жестокой рукой был создан атомный щит страны. И то обстоятельство, насколько поспешно Берию расстреляли, уже само по себе говорит о том, что не все можно было однозначно и просто свалить на него одного, сделав одиноким и одиозным козлом отпущения.