– Не хочу из-за Андрюшки в тюрьму, – сказал вдруг Мамедов.
Купцов:
С самого начала эта история выглядела классическим глухарьком. Но почему-то мне казалось, что мы сумеем найти Андрея. Уверенности не было… Ее, собственно, почти никогда нет, но мне все же казалось, что мы выйдем на Андрея. И вот наконец-то мы на него выйти. Если отбросить скромность, то следует признать, что сработали мы красиво. Здорово сработали – при минимуме информации вычислили «романтика» Андрюшу.
С минуты на минуту он должен был появиться. Мы сидели в очень уютном отдельном кабинете ресторана «Господин N» и ждали Русакова. Он должен был подойти еще минуту назад, но опаздывал.
Идея встретиться с Русаковым у «Господина N» появилась у меня… Ресторан принадлежал одному моему бывшему коллеге, который, возможно, в названии увековечил самого себя, так как фамилия у него начиналась на "И", а сам он перешел из категории товарищей в категорию «господ»… Но Андрюша Русаков что-то запаздывал. Я посмотрел на торговца «эксклюзивным секонд-хэндом» Этибара-оглы. Неважно выглядел оглы, совсем неважно: бледный, осунувшийся… только усы висят черные, героические. Склонился над коньяком, уставился на незашторенный вход, ждет появления своего друга Андрея. С другой стороны стола сидел и дул пиво на халяву Димон. Четвертым за нашим шестиместным столом был бывший следак, а нынче хозяин ресторана, господин N. Он пил кофе.
Итак, идея встретить Русакова в ресторане принадлежала мне. Когда я поделился ею с Димкой, он спросил:
– Тебе это надо?
Я ответил: надо. Он тогда пожал плечами и сказал: ты – начальник я – дурак. Валяй, крути свое шоу… Он прямо так и сказал: ШОУ. А какое, к черту, шоу, если я человеку помочь хочу? Но Димка сказал: валяй, крути свое шоу. После этого я позвонил «господину N» и договорился, что он устроит мне отдельный кабинет. О чем речь? – сказал «господин N».
А уж после этого господин оглы позвонил господину Русакову и предложил встретиться у «Господина N». Андрей спросил: а зачем, мол? Оглы ответил: есть хорошее дело. – Хорошее? – Совсем хорошее, да. На пять тысяч баков. После этого Русаков сказа/г: готов хоть сейчас.
А после этого я сделал еще один звонок и…
…и вот наконец-то в зале появился Русаков Андрей Васильевич, уроженец славного города Дивово, последний романтик, с шейным платочком и сыпавший цитатами из запрещенного тогда Бродского. Впрочем, на этот раз платочка и Бродского не было. Равно как и сабельки второй половины восемнадцатого века. Был просто весьма элегантный и уверенный в себе Андрей Русаков. В демократическом сетчатом пиджаке «а-ля Собчак».
– Пригласи его сюда, – шепнул Димка Этибару-оглы.
Этибар поднял руку с перстнем на мизинце и помахал Русакову. Тот увидел и легко двинулся к нам. Еще несколько дней назад ни я, ни Димка знать не знали о существовании этого человека. Впрочем, тогда мы ничего не знали и о существовании Антона Старостина, Этибара-оглы, Анны Николаевны, которую брат зовет Нюшкой. Так же мы не знали и о существовании ее брата… да и о сабле с жемчужинами внутри клинка.
Русаков пересек зал и остановился у входа в кабинет. Он разглядывал нас внимательными серыми глазами. Казалось, он смотрит с иронией и уже догадывается о том, кто мы и зачем пригласили его сюда. Я понимал, что это не так, что, – почуяв опасность, он бы просто не пришел.
– Добрый вечер, – сказал Русаков, и Этибар-оглы вдруг закашлялся, подавившись коньяком.
Димка грохнул его кулаком по спине.
– Добрый вечер, Андрей, – сказал я, поднимаясь навстречу. – Ждем вас с нетерпением…
– Прошу прощения за опоздание – пробки, – ответил он.
После удара по спине Мамедов кашлять перестал и вполне нормально представил нас всех друг другу. С его слов выходило, что Русаков – его старый партнер по бизнесу, а мы – Димка, Виктор N и я – новые партнеры. У нас есть очень выгодное предложение. Все пожали друг другу руки и сели за стол, и Виктор вежливо поинтересовался, не подать ли Андрею карту вин, а Андрей отказался: спасибо, я за рулем, если можно – кофе… после этого Русаков закурил и поинтересовался:
– А вы тоже по секонд-хэнду трудитесь?
– Да, – ответил Димка, – по секонду трудимся последнее время. Но мы уже по совсем старому секонду… восемнадцатый век.
– Простите? – произнес Русаков, и голос у него чуть-чуть изменился. Но, впрочем, совсем чуть-чуть, почти незаметно.
– Восемнадцатый век… вторая половина.
Читать дальше