Николай Стародымов - Киднеппинг по-русски

— Да, большевики страну накормили. А потом был тридцать второй год. Когда люди друг друга ели…

— Да, голод был. С этим никто не спорит. Но ведь и экономическая изоляция была, и небывалая засуха, и саботаж, и преступность… Валюша, не нужно говорить лозунгами, мы в них все поднаторели.

Я сейчас вам расскажу про индустриализацию, советские тракторы и танки, про самолетостроение и освоение Арктики… А вы мне про культ личности, кукурузу и сверхмилитаризацию экономики… Ничто и никогда, нигде и ни при каких обстоятельствах не бывает однозначно хорошо или однозначно плохо…

— Значит, и нынешние перемены тоже не так уж плохи? — победно улыбнулась она.

— Конечно. Обратного никто и не утверждает. Когда сейчас я еду в поезде, а на каждом полустанке прямо к вагону бабульки выносят и уговаривают купить водку, пиво, яблоки и вареную картошку — спорить не стану: это, бесспорно, великое завоевание демократии.

— И это все достижения, которые вы видите?! — задохнулась от возмущения Валентина. — А свобода слова? А возможность выбирать на руководящие посты достойного представителя из нескольких кандидатов? А возможность свободного выезда за границу? А возможность для самовыражения представителей творческих профессий? Вы все это сбрасываете со счетов?..

— Хорошо-хорошо, признаю за вами еще несколько достижений. В частности, право на расстрел неудобного парламента. А также параллельно — разгул преступности, коррумпированность государственного аппарата, всеобщее обнищание народа, падение культуры и нравов, порнография и проституция… Продолжать или как?

— Все это было и при коммунистах.

— Было. Но не все. И не с таким размахом. И не так бесстыдно-демонстративно. И при абсолютных гарантиях достаточного уровня жизни народа… Впрочем, я думаю, на этом можно остановиться, потому что это разговор бесконечный. Знаете, мне очень понравилась одна восточная притча. Пришли к султану двое мужчин и просят их рассудить. Один рассказал суть спора. Султан говорит: ты прав. Второй рассказал. Султан говорит: и ты прав. Визирь ему подсказывает: не может такого быть, чтобы они оба были правы. Султан обернулся к нему и говорит: и ты прав. Понимаете? Ни на что, абсолютно ни на что на белом свете нет и быть не может одного, единственно верного взгляда… Надеюсь, вы согласны со мной?.. Ну тогда есть предложение прекратить спор на политические темы. Согласны? Меня, должен признаться, сейчас куда больше интересует, почему вы так плохо отзываетесь о военных?

— А почему вас это так беспокоит? Вы же сказали, что к ним отношения не имеете.

— Ну, прямого действительно не имею, — схитрил Максимчук. — Но это не значит, что я должен относиться к военным так же, как и вы. Просто мне немало доводилось общаться с ними. И у меня мнение об офицерах сложилось несколько отличное от вашего. К слову, как правило, женщины к военным относятся неплохо.

— Дуры только, — резко бросила Валентина. — Гоняются за погонами золотыми да за длинным рублем, а потом плачутся, что молодость проходит в гарнизонах.

— Резка вы на оценки, Валюша. Для нашей самой демократичной прессы это не характерно… Сами офицеры дебилы, жены их дуры… Может, вы все-таки допускаете, что не все так патологично?

— Скажите, ну а вы-то кто такой, что так о военщине печетесь?

— Меня зовут Александр. Ну а профессия у меня тоже в значительной степени вольная и творческая. Мне военные, в общем-то, до лампочки. Просто я, как уже говорил, стараюсь быть справедливым. А вы сейчас несправедливы, когда произносите слово «все». Вы же обидитесь, если я скажу, что все журналисты — проститутки, а женщины-журналистки — проститутки вдвойне?

— Вам сейчас надо бы съездить по морде, — с чувством сказала Валентина.

— Вот видите, вы уже обиделись! А скажите сейчас вон тому симпатичному лейтенанту, что сидит напротив нас, что он идиот, женатый на идиотке, и что дети у них под стать им обоим… Как вы думаете, как он на эти ваши слова отреагирует? Тоже обидится и пожелает дать вам по, миль пардон, морде лица. Не так? Впрочем, вы при этом вправе рассчитывать, что он не сможет ударить женщину. Так ведь? Значит, вы все же допускаете, что даже в нынешних офицерах есть хоть какое-то представление о чести?..

— Ну ладно. Я могу взять слова обратно. Но останусь при своем мнении.

— Это право каждого человека.

Кто-то из военных включил магнитофон, и, перекрывая гул двигателей, в салоне поплыли плавные аккорды Аннио Марриконе. Одни пассажиры спали, неудобно привалившись к соседу, другие разговаривали, кто-то жевал, выуживая ножом из консервной банки волокна тушенки и накладывая их на ломти хлеба… Откуда-то тянуло сигаретным дымом.