Сергей Зверев - Бастион - война уже началась

– Туманов Павел Игоревич, – вкрадчиво сообщил «охотник». – Это имя вам о чем-нибудь говорит?

– Скорее да, чем нет, – вынужденно признался Туманов. – А зачем вы это спрашиваете? Мой паспорт составлен на языке, отличном от русского?

Визави сузил зрачки.

– Место работы?

– Безработный, – охотно отозвался пленник. – Не повезло, знаете. Но обязательно устроюсь – при первой же возможности. У вас местечка нет на пригляде?

– Есть, – сканируя глазами его честное лицо, процедил собеседник. – Но это работа для души, не за деньги… Между прочим, хочу вас огорчить, Павел Игоревич, вы никогда не станете мормоном.

– Почему? – расстроился Туманов.

– Мормонам запрещается пить и врать. А вы, товарищ старший лейтенант, преуспели на обоих поприщах. Нехорошо. Фи.

– Нехорошо, – пристыженно согласился Туманов. – Фи.

Он тоже мог огорчить добродушного собеседника. Например, известием о том, что тот никогда не станет отцом. По крайней мере, отцом новоявленного ребенка. Ведь у него, Туманова, как у любой порядочной белки мужского рода, за обшлагом рукава имеется крохотная булавка (помимо булавки там имеется миниатюрная пилка для ногтей и запечатанное лезвие, однако в данный момент нас интересует именно булавка). А фокус с открыванием наручников – его любимое занятие тоскливыми зимними вечерами. Причем доведенное до безупречности. (Отличное, между прочим, садомазо: за чтением Кафки отмыкать на себе собственноручно надетые браслеты.) И самое меньшее через минуту уважаемый собеседник перестанет быть потенциальным отцом, поскольку наручники уже наполовину разомкнуты.

Но он не стал огорчать хорошего человека раньше времени.

– Итак, любезный, позвольте вас спросить, – деловито осведомился визави. – С какой целью вы расспрашивали Николая Фомича о бывшей воинской части номер 32624?

Отвечать по-честному, видимо, не следовало. Узнают лиходеи про Алешку – будет полбеды. Узнают про Шубина, конфискованную тетрадку и старые фотографии с огрызком карты, да еще про особый интерес к «Диджей-Эр Фарм» со стороны верных дзержинцев – будет полнокровная большая беда.

Но вопрос подразумевал ответ. Хотя бы насквозь формальный.

– А пошел ты, – достойно выкрутился Туманов. И немногословно, буквально десятком рубленых фраз, развил и конкретизировал тему. Наступила щекотливая пауза.

Часовой в дверях от удивления разинул рот. Визави поперхнулся и принялся надуваться, как дирижабль. Одновременно становился красным, точно маков цвет.

– А вот это с вашей стороны крайне неосмотрительно, товарищ старший лейтенант. Вы, по моему глубокому убеждению, не отдаете себе отчет, куда попали…

Табурет сдвинулся с места и начал угрожающе приближаться. Туманов не возражал.

– Вы правы, почтенный, – согласился он. – Не отдаю себе отчет. А как его отдать, этот ваш отчет, если сами не желаете сообщать, куда я попал…

Он был сегодня простой, как зуботычина. За ударом по самолюбию нанес удар по достоинству. Оппонент завизжал, как визжат кастрируемые, и опрокинулся на пол. С этим ясно. Оттолкнувшись от сиденья, он метнулся к двери, провел обманный финт левой. Розовощекий машинально прикрылся автоматом. Тут и свистнули браслеты, пристегнутые к правому запястью. Удар был сроден секущему шашкой. Кусок металла хрястнул по виску, распоров кожу. Охранник заголосил подбитой горлицей. Что ж ты так орешь-то, придурок… Он отшвырнул его с дороги – не видишь, иду? Подхватил автомат и бросился в гущу безнадежности, пинком отворив дверь. Эти двое – со сплющенным достоинством и свежей пробоиной в черепе – уже не волновали. Он мчался по коридору, слабо представляя, что ожидается в будущем. Кто-то, щеголеватый и подтянутый, намеревался выйти в коридор, но отпрянул, благоразумно спасая свои кости. Туманов вырвался на залитое солнцем крыльцо. Елочки, беседка, фрагмент бетонной стены. Видели уже… автотранспортное средство, затянутое тентом. Идеальный денек для выхода из окружения!.. Он помчался саженными скачками по кратчайшему расстоянию. Эйфория билась в голове – он отчетливо видел распахнутую водительскую дверь, приборную панель, ключ в замке зажигания!.. Плюнул автомат – раздраженной очередью. Пули вспороли бетонку под ногами. Он споткнулся и в силу набранной инерции не смог остановиться – летел на «уазик», как Матросов в гололед на амбразуру – растопырив руки, с дико выкаченными глазами. Удар о подножку был неспортивен, он отрубился махом. Успел произнести про себя лишь одно слово – из шести букв, чрезвычайно метко характеризующее ситуацию.