Сергей Донской - Личное задание

Короче говоря, колоссальный механизм ТОИ был запущен на всю катушку. Он был отлажен, смазан финансовыми вливаниями и функционировал безотказно. Противодействовать ему можно было лишь одним безрассудным способом – сунуться в него собственной персоной и слушать, как хрустят твои косточки, перемалываемые беспощадными шестернями.

Громов так и поступил, но оказался слишком твердым орешком. Вместо того чтобы сгинуть без следа, он уцелел и наделал такого шороха, что на самых верхах запахло жареным. Беда его состояла в том, что никакого официального приказа на проведение операции у него не было – он действовал на свой страх и риск. И когда начался подсчет трупов, наверху за головы схватились. С одной стороны, ликвидация верхушки ТОИ подтверждала крутость политического курса, взятого президентом. Терроризм и коррупция не пройдут!

Но при этом пришлось бы признать, что правительство абсолютно не контролирует действие собственных силовых структур. Изучив выжимки из материалов дела, президент, морщась, произнес: «Специалисты в нашем ведомстве, конечно, опытные подобрались, но... Не слишком ли много трупов наворочено? Этот ваш... э-э, Громов, он нормален?»

Вот и все. Ни рекомендаций, ни пожеланий. Но в президентской команде есть кому ловить на лету мимолетные реплики первого лица государства. Ловить, трактовать по-своему и придавать им вид распоряжений.

И был звонок, и был приказ пройти обследование в спецклинике ФСБ, и несколько дней кряду Громова тестировали, изучали, выворачивали душу наизнанку, тянули ему жилы, чуть ли не ланцетами ковырялись в его подсознании. Результатов анализов набралось столько, что до вынесения окончательного приговора спровадили Громова на родину. Таким образом, вместо заслуженного повышения в звании или ордена получил он десятидневный отпуск с перспективой на инфаркт миокарда.

В настроении, весьма далеком от радужного, сел он в машину, а на следующий день переступил через порог своей квартиры, где не появлялся вот уже почти год. Как оказалось, здесь его не ждали. Жена, дочь Ленка и крохотуля Анечка сидели на чемоданах – собрались на открытие бархатного сезона на Черноморском побережье. Еще бы ладно, если просто сидели. А то ведь воротили лица, давая понять, что знать больше не желают блудного отца и мужа. Перед отъездом в аэропорт супруга высказалась от имени оскорбленной общественности примерно так:

«Вы теперь в столицах обретаетесь, Олег Николаевич? Вот и продолжайте в том же духе. За денежные переводы, конечно, благодарствуем, хотя с вашей стороны было бы просто свинством оставить семью свою без средств к существованию. В общем, мы теперь сами по себе, а вы – сбоку припека. Живите как знаете, а уж мы без вас не пропадем, не сомневайтесь».

На прощание были еще шипящие намеки начет молодых и длинноногих, с которыми якобы путался в Москве Громов, но тут супруга оперировала домыслами, а не фактами. Если честно, то предположения ее безосновательными назвать было нельзя, но что тут поделаешь, если молодых и длинноногих в мире пока не отменили. Существуют они, и никуда от них не деться. Как и от того, что жены теряют с годами прежнюю привлекательность, при этом не приобретая ничего.

Свое мнение Громов, правда, благоразумно попридержал при себе. Послонявшись немного по комнатам, он понял, что после затворничества в четырех стенах точно превратится в психа-одиночку.

На следующий день, загрузив «семерку» цвета белой ночи провизией, сигаретами, пивом и книгами, он отбыл за город. Когда над головой – небо, а вокруг – безраздельный простор, одиночество не тяготит, а исцеляет. В городе ты чувствуешь себя неприкаянным среди людских толп, а на природе остаешься один на один с рассветами и закатами.

Давно уже он не бывал на даче. Жена и дочь предпочитали ставку море, труд на свежем воздухе за отдых не считали. Так что дом простоял запертым года два, если не больше. Все буйно заросло бурьяном и травой, кругом царило полное запустение. Но это было как раз то, что требовалось Громову. Ему и самому захотелось вдруг побыть таким же заброшенным и неухоженным. Никому ничем не обязанным. Строгать, когда вздумается, доски – просто так, потому что аромат сосновых стружек создает ощущение маленького праздника; прихлебывать горькое пенистое пиво; печь картошку в камине; читать длинные романы. Если вдруг наскучит перебирать движок безотказной «семерки», то можно, насвистывая, чистить «смит-вессон», нигде не зарегистрированный и потому особенно родной и близкий.