Сергей Зверев - Бастион - Ответный удар

– Гришаня, ты что, охренел? А ну, подъем, боец…

– Ты чего, Стригун?

– Вставай, вставай, военный… Змей сообщение принял: крыса партизанская из кольца вырвалась. Мужик с бабой через тайгу навстречу нашим шли; бабу замочили, мужик свалил в лес, затерялся где-то, урод…

– Стригун, да вы там перекурили, не иначе… Не попрет он в своем уме на колонну…

– А мне лично по фонарю, Гришаня. Змей приказ отдал: пост удвоить, и чтобы бдительность на высоте… А ну подвинься, разлегся тут…

Боец неуклюже сползал в ложбину. Дождавшись, пока он развернется к лесу передом, к смерти задом, Туманов метнулся. Три прыжка, толчок. Свалил Стригуна пяткой в хребтину. Каратель зарылся пастью в стылую глину. «Удар тигра» (упор левой стопой в колено врага и молниеносный правой – в челюсть), разумеется, не удался – он вообще никому не удается, – но врезал от души. Солдат откинулся, глухо вскрикнув. Туманов махнул тесаком, раскроив парню лоб. Хруст добавил ярости. Кровь не видно, но представить – ох, как легко… Разбираясь со вторым, забыл про первого. Стригун страдал неповоротливостью, но жить желал, как любая тварь. Карабкался по откосу, давясь хрипом. Угловато взгромоздился на бугор, намылился дать деру. Сутулая спина перекрыла видимый кусок неба. Он швырнул тесак, привстав на полусогнутые. Обух хрястнул о затылок. До военного дошло не сразу, что свое отвоевал. Ошалело взмахнул руками, замер… Рухнул пластом. Заегозил Гришаня – соображая, что до смерти имеет полное право взбрыкнуть. От полученных ранений… только озверел. Схватил Туманова за грудки, засучил ножонками. Лоб чугунный – им и двинул в раздувающиеся ноздри; не пропадать же добру… А когда Гришаня разинул пасть, норовя запустить в пространство сигнал бедствия, нащупал правой рукой увесистый камень с налипшей глиной и с натягом, ломая Гришанины зубы, разрывая рот, утрамбовал в глотку. Не понимал Туманов, что поступает не по-людски. Раз собрался лишать жизни человека – лишай по-скорому, не прибегая к пыткам.

Впрочем, время усовеститься он еще найдет. Гришаня издавал последние булькающие звуки, а Туманов обхлопывал карманы, снимал амуницию. Автомат Калашникова, рожки сцеплены изолентой – у десантуры в Чечне насмотрелись, уроды… Пара гранат у каждого на дне подсумков – отличное подспорье. Старье, правда, «РГ-42» – осколочная, в войну производилась из консервных банок, с вооружения снята давным-давно, однако на складах в великом множестве, есть ли смысл производить новое?

Он подбросил одну с некоторым скепсисом – сработает ли? Обыкновенная «свиная тушенка», трубка с запалом, кольцо. Двадцать первый век на дворе. Кончатся свиные консервы в стране – коктейли Молотова будут населению скармливать?

Он пролез под второй машиной, расположился за поношенным протектором. Костерок шагах в пятнадцати – пламя лижет сосновое полешко, искажает лица карателей. Шестеро – грязные бушлаты. Рожи небритые. Начальник стражи на почетном месте – оседлал березовую чурку, вальяжно покуривает. Остальные – в кружке, полулежа. Гогочут вразвалку. В голове колонны – часовой; не забыть бы о его наличии. Чего он там делает?.. Ага, показался, повернулся спиной, закурил. Восстанавливая в памяти инструкцию по применению древних гранат, Туманов выбрался из-под машины, отряхнул колено. Другое не стал, на него уселся. Вырвав кольцо, досчитал до трех. Кряжистый боец с физиономией прирожденного убийцы, прервав трепотню, перекосился. Старший задумался. Финальная мизансцена. Он бросил «эргэшку» по навесной, словно маленькую мину, – аккуратно в середину костра. Рухнул пластом, прикрыв затылок. Рвануло с треском. Что-то сдвинулось в сознании, но не окончательно. Фейерверк блестящий – сноп искр метнулся в небо, по кабине застучало градом. Он вскочил на колено и прямым попаданием свалил часового, рискнувшего на огонек. Плюнул вдогонку, пропоров уже упавшего. Никакой незавершенки. Двое у костра еще шевелятся. Самый отдаленный – в разорванном бушлате, с искаженным лицом – тянется к автомату.

В голове пронзительно фонило. Он поднялся, подошел к костру. Выстрелил в голову. У последнего разразилась истерика. Норовил отползти. Продырявленный бушлат истекал кровью. Отжимался на руках, волоча израненные ноги.

– Не стреляй, – бормотал. – Пожалей…Ну, будь человеком, я же раненый…

– А я не Красный Крест, – убедительно заявил Туманов. Чуть помедлив, поднял автомат. Затянулась пауза – у вояки в глазах вспыхнула надежда: а вдруг не выстрелит. Пожалеет? Всех не пожалеть, заключил Туманов и выбил остатки обоймы парню в голову. Перевернул магазин, отправив патрон в патронник, отправился вдоль колонны. Очередная граната полетела под капот головного «Урала», разметала дизель. Из второго кто-то выпрыгнул, застучали подметки по грунтовке. Он нагнулся, выпустив длинную очередь, и когда водила рухнул с перебитыми ногами, завизжав от боли, он, довольный, заскользил дальше. Очередь в третий «Урал», третья «эргэшка», подпрыгивая, покатилась под кабину… Отряхнулся, двинул дальше. Безобразный стиль поведения, но он его не выбирал, сам получился. Он шел и расстреливал кабины, прошивал брезент. Последнюю гранату швырнул под замыкающую машину. Трудновато будет уцелевшим выезжать – дорога узкая, вековые сосны теснятся у обочины… В голове не просто фонило – там взрывалось и трещало. Остатки магазина, не найдя цели, он выпустил в небо, салютом, зашвырнул автомат в кусты и, опустившись в изнеможении под дерево, злорадно наблюдал, как занимаются факелом три машины, как огонь из кабин перебрасывается на кузова, как потрескивает брезент, а угрюмые окрестности озаряет жизнерадостное оранжевое зарево…