Александр Бушков - Принцесса на алмазах. Белая гвардия-2

Над ними с зудением кружили тучи крупных мух, и с этим ничего нельзя было поделать. Как всегда бывало в подобных случаях, у Мазура не было ни эмоций, ни малейших чувств. Он работал — отстраненно и внимательно изучая отрубленные головы, пытаясь с ходу взять всю информацию, какую только возможно.

Потеки засохшей крови, достигавшие земли, состояние голов, цвет кожных покровов, поправка на африканский климат… Птицы уже успели над ними потрудиться, но зверье, конечно же, не трогало. Вид сгоревших машин, копоть, запах горелого — все следовало просчитать. По всем расчетам, продиктованным его жизненным опытом, выходило: и нападение, и убийство случились этим утром, скорее всего, очень ранним. Точный час, конечно, не определить, но одно несомненно: раннее утро, рассвет…

— И ни одного тела, — сказал он, словно размышляя вслух. — Мы бы не смогли не заметить сверху… И не видно, чтобы их где-нибудь поблизости закопали…

— Тела наверняка оттащили подальше в саванну, — сказал Бернадотт. — Ночью выйдут звери, косточек не останется.

— Ну, а вот это все что означает? — Мазур показал пальцем.

Широко раскрытые рты всех двенадцати были плотно набиты пестрыми перьями неизвестных Мазуру птиц, а на лбу у каждого чем-то бурым — скорее всего, их собственной кровью — изображен несложный иероглиф, нечто вроде елочки с кружком внизу.

— Шиконго, — сказал Бернадотт совершенно будничным тоном. — Месть. Старый обычай, вроде итальянской вендетты. Месть одного племени другому. После провозглашения независимости и с этим пережитком крепко боролись, но в глуши вроде здешней до сих пор случается всякое, трудно бывает уследить… — В его голосе зазвучало явственно удивление. — Ничего не понимаю… Это, несомненно, здешние. Местные. Это только наш обычай, фулу, у коси есть похожее, но выглядит совершенно по-другому, и по ту сторону границы свое, непохожее. Классический шиконго: головы на кольях, перья во рту, чивет на лбу, ничего не взято — ничего нельзя брать, даже самого ценного, полагается жечь, ломать и крушить…

— Тогда почему же вы «ничего не понимаете»? — бесстрастно спросил Лаврик. — Если все так подробно изложили, с полным знанием дела?

— Шиконго никогда не устраивали по пустякам, — сказал Бернадотт. — Нужна какая-то смертельная обида, серьезное преступление покруче угона скота или кражи из амбаров. Ну, скажем, изнасиловать дочь вождя, беспричинно убить какого-нибудь уважаемого человека… Вряд ли ваши люди или наши солдаты могли совершить что-то такое, что дало повод… Потому и странно…

— Подождите-ка… — сказал Мазур. — А ведь было кое-что…

И он кратенько рассказал, как воспылавший похотью к Ирине вождь был бит и опозорен.

— Это вовсе не повод, — уверенно ответил Бернадотт. — Собственно говоря, вы и ваши люди, хоть вы наверняка и не знали, поступили согласно другому старому обычаю, именуемому лабанья. Если люди из одного племени поймают человека из другого при попытке изнасиловать их соплеменницу, они могут его избить, кастрировать… нельзя только убивать до смерти. Все именно так и обстояло — девушка из вашего племени, вождь из другого, и то, что он вождь, не имеет никакого значения. Вы ведь никого не убили, только поколотили изрядно — хотя, теоретически рассуждая, могли ему и яйца отрезать.

— Жалко, что я раньше не знал… — проворчал Мазур. — Подождите… Значит, никто не вправе устраивать шиконго в отместку за тот случай?

— Вот именно, мон колонель. Устраивать шиконго без всякого повода, а уж когда ты сам неправ, будучи застигнут на лабанье… Категорически запрещено обычаями.

— Знаете, Бернадотт… — сказал Мазур. — Я в жизни не раз наблюдал, как отдельные отморозки нарушали самые уважаемые обычаи… Возможно такое в данном случае?

— Очень сомневаюсь, — сказал Бернадотт. — Потому что неправильное шиконго — это стопроцентно война меж племенами. Как видно из вашего рассказа, здешний вождь — самодур и наглец — в подобной глуши обычное дело. Но он не дурак. Я его не знаю, но среди вождей дураков не бывает, а если и попадаются, с ними очень быстро происходит какой-нибудь несчастный случай — старейшины, вообще, все племя не допустит, чтобы вождем был дурак, это может принести изрядный вред племени. А шиконго имеет право объявить только вождь. За последние годы даже деревенщина в глуши малость пообтесалась и соображает, что к чему — тем более вождь. Убить иностранцев, да вдобавок еще и наших военных… Уж вождь-то должен понимать, чем такие выходки пахнут, — он прямо-таки ощерился, нехорошо раздувая ноздри. — Наше племя, то есть армия, очень не любит, когда вот так убивают его членов, тем более поганая деревенщина. Будь он даже, как покойный Ньягата Теле, потомком короля Мегвайо, должен получить свое. Наше племя, — он мимоходом коснулся погона, — шиконго умеет устраивать такие, что никакие захолустные мотыжники не смогут. Очень это все странно.