Александр Бушков - Принцесса на алмазах. Белая гвардия-2

Мазур встрепенулся — лейтенант, разложив на правом колене карту, ткнул в нее пальцем. Пилот, обернувшись к ним, кивнул. Ага, они были близко…

А посему даже бесшабашные ребята в летных шлемах бросили выпендриваться — вертолеты поднялись гораздо выше и пошли медленнее. В полном соответствии с инструкциями, данными Мазуром: не влетать опрометью в расположение лагеря и не садиться бесшабашно посередине, а предварительно осмотреться издали. В рамках недавнего опыта. У здешнего царька-самодура немало магазинных винтовок, устаревшего образца, но надежных. Мог устроить еще какую-нибудь пакость, разобидевшись за тот случай. А их «Алуэтты» — машины чисто транспортные, без брони и бортового вооружения, пуля снятой с вооружения магазинки вертолет прошьет, как кусок картона…

Проще всего, конечно, считать, что геологи не вышли на связь из-за поломки рации — но в последнее время в стране творятся скверные дела. Очень может оказаться, что дело не в разобиженном вожде: до границы километров двадцать, еще припрется какая-нибудь сволочь, нанятая известным концерном, объявит себя представителями несуществующего Фронта (чему никто не удивится, фронтов и движений тут, как блох на барбоске), зацапает геологов, уволочет на сопредельную сторону, а потом приплаченные тем же концерном репортеры поднимут дикий шум, вопя, что Советский Союз нацелился нагло захапать алмазные россыпи независимой державы. Это не сейчас пришло Мазуру в голову — Лаврик еще при жизни Папы всерьез опасался подобного развития событий, хотел добиться через Мтангу, чтобы геологам увеличили охрану, но разговор об этом зашел аккурат утром того дня, когда убили Папу, и никто ничего не успел сделать…

Лаврик вдруг сильно ткнул Мазура кулаком в бок и с исказившимся лицом показал вниз. Мазур приник к иллюминатору. Рядом грязно и затейливо выругался лейтенант Бернадотт, и один из его солдат прямо-таки оскалился, сжимая цевье автомата…

Кажется, сбылись худшие предчувствия…

Мазур смотрел на лагерь с высоты метров пятнадцати — и не узнавал его. Потому что лагеря, собственно, больше не было: все четыре машины сожжены, стоят на ободах нелепыми закопченными коробками, на месте палаток черные проплешины выжженной травы, все остальное разгромлено напрочь и старательно: бак душа повален, деревянные опоры сожжены, как и стол с лавками под навесом, даже печь разломана. Ни одного трупа, правда, не видно, а это внушает некоторые надежды… Стоп, это еще что там такое?

Рядом с разгромленным лагерем протянулся почти безукоризненно ровный ряд каких-то странных предметов, больше всего напоминавших небольшие мешки на вбитых в землю кольях. Три… семь… двенадцать…

Хлопнув пилота по плечу, Мазур левой рукой, растопыренной ладонью покачал сверху вниз, а правой помахал перед лицом, опять-таки растопырив пятерню. Пилот понятливо кивнул и медленно опустил машину до пяти метров, совсем рядом со странной шеренгой кольев. Охнул, повернул к Мазуру посеревшее лицо — что у негров соответствует бледности — сделал такое движение, словно собирался блевануть прямо на приборную доску, мальчишка…

Они все увидели, что это…

Пилот (переводя на мерки белых людей, бледный, как стена), истуканом застыл в кресле, вертолет качнуло вправо-влево, он клюнул носом…

Ситуацию выправлять следовало моментально. Что Мазур и сделал — залепил пилоту такой подзатыльник, что тот форменным образом взвыл, но, как и следовало ожидать, в руки себя взял. Во всю глотку обложив его затейливым русским матом (плевать, что не знает по-русски ни словечка, главное тут — интонация), рявкнул: — Садись, мать твою!

Пилот машинально закивал, как китайский болванчик, что-то сделал. Посадка получилась жесткая, так что все чувствительно хряпнулись задницами о жесткие кресла — хорошо еще, колеса, похоже, не подломил, Икар сраный…

Мазур откатил в сторону дверцу, выпрыгнул первым и медленно пошел туда. Автомат он держал за спиной и кобуру не расстегивал — они хорошо рассмотрели, подлетая, что в окрестностях нет ни единой живой души.

Подойдя почти вплотную, он остановился. Видел краем глаза, как лейтенант Бернадотт несколько раз перекрестился на католический манер, бормоча что-то, слышал, как оба солдата громко изрыгнули что-то, что могло оказаться исключительно грязной матерщиной. Один Лаврик промолчал.

Вот они, все двенадцать. Двенадцать отрубленных голов, надежно насаженных на старательно вбитые в землю колья. Четверо геологов, капрал и три его солдата, четверо чернокожих подсобников. Экспедиция в полном составе, все до одного…