Илья Деревянко - Спецы

— Шакал! — перешел на русский мой визави. — Вонючий билат!!!

— Дело хозяйское, — пожав плечами, я сделал легкий надрез в основании мошонки.

— Нэт! — В тусклых глазах вспыхнуло дикое отчаяние. — Лучше скажи, что хочишь??!!

— Давно бы так. — Я отодвинул лезвие и вперился в горца тяжелым немигающим взглядом: — Сколько человек в группе?!

— Было шесть… вместе со мной. Змея вы убили… меня тоже. — Голос чеченца стал прерываться, затухать.

— Как тебя звали?

— Коб…ра.

— Кто остался?

— Старший, Малыш… Мор…ряк, Профе-ес-сор…

— Из каких они спецслужб?

— Стар…ший из ФСБ, Малыш — спецназ Внутр… ар — кхе-кхе, — побелев как простыня, он закашлялся, брызгая кровью.

— Про иностранца спроси! Про куратора! — вновь принимаясь орудовать шилом, рявкнул мне в ухо Логачев.

«Так Панферов расскажет. В чем проблема-то?» — мысленно удивился я, однако спорить не стал и, когда кашель стих, вновь обратился к умирающему:

— Кто непосредственный куратор группы?

— Америк… нец… корреспон… Си-эн-эн. — Костлявая уже приблизилась вплотную, и я почти физически ощущал ее ледяное, тлетворное дыхание. Тело боевика характерно задергалось.

— Имя! Имя назови!!! — закричал я.

— Джо… зеф… Родж… — на последнем издыхании выдавил он и обмяк. Я приложил палец к его сонной артерии. Пульс отсутствовал.

— «Двухсотый»! — выпрямившись, констатировал я и, немного помедлив, проворчал: — Зачем ты меня «куратором» чуть не оглушил? Я б мог узнать что-нибудь еще. Например, местонахождение их основной базы или адреса конспиративных квартир.

— Он бы не успел, — лаконично возразил Петр Васильевич.

— Ну-у… тогда настоящее имя Старшего.

— Он мог сам не знать.

— Пусть так, — нехотя согласился я. — Но чертова иностранца по-любому сдаст с потрохами Жорес!

— Ты уверен? — прищурился Логачев.

— Разумеется! Старый пидор жив-здоров, ни одна из пуль под кровать не залетала, а кончать с собой липовый академик не станет. Такие чмыри панически боятся смерти. Значит, выложит все без утайки, на блюдечке с голубой каемочкой!

— Кто знает, кто знает… — задумчиво произнес полковник.

— ??!!

— Видишь ли, Дмитрий, предчувствия бывают не только у тебя.

— А что там стряслось? — встревожился я.

— Я не ясновидящий, — пожал плечами седой богатырь. — Давай сходим, посмотрим и точно узнаем.

Забрав осиротевший ствол, а также найденную у покойного связку ключей и отмычек, мы оставили труп Кобры на лестничной площадке, вернулись в квартиру, поднялись в спальню и… остолбенели! Одетый в женское кружевное бельишко, Жорес Панферов стоял на кровати, словно на трибуне, гордо задрав припудренную физиономию с накрашенными губами. Голые ноги «академика и лауреата» были перемазаны жидким калом.

— Ага! Представители РПЦ пожаловали, — завидев нас, обрадовался он. — Приступим к дискуссии! Но предупреждаю заранее — у вас, господа клерикалы, нет ни единого шанса! Мой главный довод — человек произошел от обезьяны, как научно обосновал великий Чарльз Дарвин, [24] Между прочим, теория Дарвина давным-давно развенчана настоящими учеными. Да и сам Дарвин в конце концов от нее отказался. (Добровольно! Отнюдь не перед костром инквизиции!) Об этом я слышал еще в «застойные времена», на лекции по истории Древнего мира на первом курсе Историко-архивного института. и от этого вам никак не отвертеться! Более того. Я, — тут он стукнул кулаком по чахлой груди, — я,академик Жорес Панферов, лауреат Нобелевской премии, развил теорию гениального англичанина… Да, да, развил и доказал — человек произошел непосредственноот обезьяны, без всяких там «переходных звеньев»!.. Как всегда при эпохальных открытиях, прозрение пришло неожиданно. Однажды я прогуливался по Н-скому зоопарку, остановился у клетки с макаками, и вдруг старая самка по имени Жу-жу швырнула мне в лицо куском собственных экскрементов. В голове у меня что-то вспыхнуло (помните Ньютона и яблоко?!), а она приблизилась к прутьям и сказала: «Здравствуй, сынок! Узнаешь маму?!» И Я УЗНАЛ!!!Вспомнил, как родился в этой самой клетке, как с младенчества изучал марксизм-ленинизм, как в перерывах между занятиями резвился с юными друзьями и братьями макаками, а потом, по комсомольской путевке, подписанной сторожем Геннадьичем, поступил в институт, а там… — Тут Жорес громко испортил воздух, мерзко хихикнул, продемонстрировал нам тощий, грязный зад и, встав в прежнюю позу, пустился в пространные воспоминания о веселых гомосексуальных игрищах с сокурсниками-павианами.