Стивен Хантер - 47-й самурай

Однако сегодня ночью эту женщину, дородную крестьянку из окрестностей Пусана, неожиданно задержал босс, причем по совершенно необъяснимой причине. Ее расспрашивали о другой девушке, которую заподозрили в том, что она в свободное время (а у нее такового почти не было) спит с европейцами и американцами. Всеми доходами необходимо щедро делиться с руководством клуба, никакое свободное творчество не допускается.

Но эта женщина не жила вместе с подозреваемой, и непонятно, зачем нужно было ее допрашивать. В результате она потеряла много времени из своего пятичасового перерыва, особенно если учесть, что на поезд, отправляющийся в 5.40, она опоздала, а следующий будет только в 6.10.

Кореянка торопливо шла через пятна яркого света и темные тени по длинным пустынным улицам, напоминающим коридоры. Приближался рассвет, знаменующий собой окончание еще одной ночи продажного греха. Кореянка свернула на восток на Ханазоно-Дори, направляясь к станции метро «Синдзуку». Ее дешевые сандалии на деревянной подошве стучали по тротуару. Клубы уже опустели, зазывалы ушли, моряки вернулись в порт, летчики — на авиабазу, туристы разошлись по гостиницам. Это был час первых петухов.

Улица, получившая название по расположенному в нескольких кварталах позади храму, в предрассветных сумерках казалась совершенно безликой. Кореянка не любила эту часть пути — здесь всегда было очень темно, хотя впереди виднелись огни оживленного перекрестка.

И тут она увидела нечто — неясное пятно, движение, легкое возмущение воздуха, а затем послышался шорох, шелест, щелчок, какой-то странный ночной звук, описать который можно было только одними словами: здесь был чужой. И возник он прямо впереди.

Обернувшись, кореянка оглянулась на уходящие в бесконечность ряды вертикальных надписей, ярко освещенных изнутри. Это был целый лес вывесок, превращенных дождем и приближающимся рассветом в мазню абстракциониста. Капли дождя падали на очки кореянки. Она плотнее запахнула дешевый дождевик. К сожалению, он нисколько не защищал от утренней прохлады. Женщина решила так: впереди кто-то прячется. Скорее всего, пугаться нечего. Однако полной уверенности быть не может, а на ней лежит груз ответственности, ведь нельзя дать себя ограбить, нельзя и получить травму. Развернувшись, кореянка торопливо пошла по Ханазоно-Дори, надеясь дойти до перекрестка, повернуть направо и попасть на широкий проспект Ясакуни-Дори, где даже в этот час должны быть люди.

Ну а где же фараоны? Кореянка терпеть не могла японскую полицию, особенно самодовольных молодых полицейских, которые смотрели на нее, чужестранку, как на гостя в своем царстве, однако сейчас ей страстно захотелось увидеть проблесковые маячки патрульной машины. Увы, ничего. Казалось, район был полностью отрезан от мира, хотя неподалеку виднелся зазубренный ряд небоскребов Восточного Синдзуку, освещенных яркими огнями, обещающими новый мировой порядок или что-то в этом роде.

Жизнь кореянки была, как говорится, полной задницей, и таковой ей и суждено было остаться. Она работала практически даром под строгим наблюдением, удовлетворяя клиентов всю ночь напролет самыми экзотическими способами. Она уже приняла в себя столько японского семени, что его хватило бы, чтобы утопить целый линкор. В удачный месяц ей удавалось отложить несколько тысяч йен и отправить их домой в Корею, где на эти деньги жили ее мать, отец и девять братьев и сестер. Она точно не могла сказать, почему должна посылать им эти деньги, поскольку подозревала, что как раз родной отец и продал ее тайком этим японцам, однако все же считала это своим долгом. Конфуцианское тщеславие придавало всем ее поступкам тончайший оттенок добродетели. А это означало, что в следующей жизни она станет выше, лучше, счастливее.

Обернувшись, кореянка всмотрелась в темноту. На этот раз ей удалось разглядеть двух мужчин. Они держались в тени, передвигались крадучись, следя за каждым ее движением, но, когда на них упал ее взгляд, они застыли, растворившись в темноте, подобно умелым красным партизанам. Кореянка пристально всмотрелась туда, но никого не увидела. Да были ли они вообще? Или ей это привиделось?

— Эй, — окликнула она по-японски с сильным акцентом и хромающей грамматикой. — Кто есть вы? Что хотеть? Вы уходить, вы меня не тронь.

Мысленно она выразилась более красноречиво на безукоризненном родном корейском: «Вы демоны, которые пришли, чтобы меня забрать? Или пьяные жирные американские дуралеи, которым захотелось потрахаться на халяву, чтобы было чем хвалиться по пути домой? Или молодые злые якудза, раздраженные тем, что босс ценит их так низко, и ищущие, на ком бы сорвать злобу?»