Даниил Калинин - Выбор чести

– Плыви, давай, шевелись, двигай веслами!

Как скажешь, Кощеюшка, как скажешь. Странно даже, такой негативный персонаж, а здесь дружелюбный. Детские сказки врали?

– Греби, еще греби!

Тело ломит от боли. Туман опять становится гуще, снова спускаются сумерки.

Я причаливаю. И от берега ко мне вновь направляется одинокая фигура. Хех, опять мертвец Климов? Уже вроде не так и страшно.

Хотя нет. Очень даже страшно. Это не покойный гауптман. Это казак-пластун, обучавший меня тонкостям ножевого боя. И вполне предсказуемо он сжимает в руке длинный тонкий клинок.

– Давай, давай, греби, борись!

…Я понимаю, это схватка. В правой руке вдруг оказывается зажата финка. Принимаю стойку.

Пластун криво усмехается и змеиным броском проводит укол…

По лбу стекают первые капли пота. Как же тяжело… Но бороться надо, тут сказочный персонаж прав…

Рывком ухожу с линии атаки и с разворота выстреливаю стопой в живот противника. Такого старый воин еще не видел: он сгибается от пропущенного удара.

Ободренный первым успехом, стремительно бросаюсь вперед, но казак мгновенно реагирует уходом в сторону и легким точным взмахом клинка рассекает плоть левой руки…

Сквозь старательно наложенную на предплечье повязку (точно, сказки врут!) явственно проступают капли крови.

Только атаковать, только атаковать! Так есть хотя бы один мизерный шанс, что он ошибется!

Выстреливаю классическим джебом в голову, а правой колю точно в «солнышко». Но пластун, ловко перекинув нож в левую руку, легко уходит в сторону и оказывается чуть позади. Мгновением позже левую лопатку поражает узкое тонкое жало вражеского клинка…

– Сейчас все решится! Пойми! Это тоже схватка, схватка за жизнь!

Я понимаю. Но мой противник слишком силен.

Остался последний шанс.

Я чувствую направление его атаки, на этот раз он уверенно бьет ножом в живот. Но я не пытаюсь переместиться, скрыться от удара. Дикая боль в пронзенном левом боку сотрясает тело, но шея врага оказывается совершенно открыта справа.

Точный пластающий удар хлестко ее кромсает.

Я окончательно прихожу в себя. Надрывно болят ранения, из-под повязок струится кровь. Но я не чувствую жара. Нет, наоборот, мне удивительно легко, только сильно хочется пить. Одежда насквозь сырая от пота; такое ощущение, что меня обильно поливали из ведра. Но это именно пот.

Мужчина, сидящий напротив меня (ну вот действительно похож на Кощея), довольно усмехается в бороду:

– Теперь выживешь, паря, теперь точно выживешь!

В моей жизни появился новый человек, которому я обязан жизнью.

Не знаю, каких трудов Виктору стоило вытащить меня с болот, сколько усилий он потратил на то, чтобы выходить меня. Фактически то, что я выжил, – настоящее чудо. Впрочем, мой спаситель этого и не отрицает:

– На все Божья воля, Никита. Крепко, видимо, молится за тебя твоя мать, раз Святая Богородица бережет тебя. Без ее помощи я бы тебя не спас, точно тебе говорю.

…Виктор – человек очень верующий, начинающий и заканчивающий свой день молитвою. Вообще, выполнение утренних и вечерних молитвенных правил – обязанность каждого христианина, вот только далеко не каждый ее блюдет. Собственно, практически никто – по крайней мере, в эмигрантских кругах я такой традиции не знал.

А мой спаситель не просто отдает дань традиции или молится два раза в день просто потому, что так надо. Нет, он искренне проникся верой и все, что делает, делает с любовью, славя Господа. Он поет, именно поет псалмы во время работы, а работает он все время. Также и перед едой.

В его жизни все как-то размеренно основательно. Он никуда не спешит, за какое бы дело ни взялся – никогда не халтурит. Про семью отмалчивается, так что я стараюсь не бередить старые раны уже возрастного мужика, живущего бирюком. Сам себе пищу добывает, сам себе и готовит, причем даже простые вещи у него получаются очень вкусными.

К примеру, толченая картошка. Ни сливочного масла, ни молока, и, казалось бы, что тут придумаешь? Но разогрев на огне сковородку с постным маслом и аппетитно обжарив в нем мелко порезанный лук, Виктор смешивает все это с картошкой, которую предварительно толчет в варившейся воде. В итоге у «пюре» появляется восхитительный ароматный, пикантный привкус.

Когда я начал вставать, у нас появилась традиция совместного чаепития.

Вначале встаем на молитву. В горнице перед столом висят на стене обязательные лики Спасителя и Богоматери, а также некоторых святых. Торжественно пропев «Отче наш», «Богородице Дево, радуйся», псалом Пресвятой Троице и еще некоторые другие молитвы, которые я пока не запомнил, мы садимся за стол. Ничего лишнего: миска меда, нарезанный крупными ломтями серый хлеб и чайник с заваркой – но как же все вкусно! Чай пьем без сахара, да и заварка представлена смесью липы, чабреца, душицы и засушенных ягод лесной земляники, однако вкуснее чая я в жизни не пил. Мед с хлебом под такой чай идут лучше всяких шоколадов и мармеладов; от печки, на которой греется кипяток, исходит приятное тепло. Хорошо!