Даниил Калинин - Выбор чести

Если бы «зажигалка» растеклась за башней, то мы наверняка сожгли бы панцер. Но и растекшись по «лбу» танка, она закрыла смотровые щели. Экипаж обездвиженной машины счел за лучшее покинуть ее. «Туше».

Вот только поднявшуюся в атаку пехоту остановить уже нечем.

– ОГОНЬ!!!

Из оружия офицерский пистолет на семь патронов. С пяти шагов двумя точными выстрелами сваливаю набегающих фрицев.

Немцы врываются в окопы вокруг меня. Точно стреляю в голову врага, стоявшего сзади. Разворачиваюсь. В меня целится противник. Падаю на колени. Его выстрел мимо. Мой поражает грудь.

Сверху в лицо приземляются чьи-то ноги. Фриц. Его сбивает Андре, противники валятся на дно траншеи. Нащупываю рукоять пистолета. По-прежнему ничего не слышу.

Француз держит за цевье карабин немца, тот пытается вырвать. Вырывает. Пытается уколоть, но винтовка слишком длинная, француз уворачивается. Стреляю. Мимо. Еще раз. В цель.

Один патрон. Андре душит противника. На него с примкнутым штыком бежит враг. Последний достается ему.

Достаю из кобуры запасную обойму. Руки трясутся. Разбитое лицо ноет. Меняю. Взгляд падает на танк. Смесь догорает.

Осматриваюсь. На флангах и у основания «чаши» панцеры прорвали позиции. Три танка давят окопы, остальные вышли в тыл и расстреливают убегающую пехоту. Практически везде поверх траншей вижу фрицевские каски.

Щеку жестко обжигает. В мою сторону стреляет автоматчик. Унтер. Рассеянная очередь предназначалась не мне, иначе в голове бы уже имелась пара дырок. Приседаю.

Прямо напротив лежит пулемет. «Зброевка». Когда осколочный снаряд взорвал за мной окоп, я инстинктивно прикрыл оружие телом. Потом, оглушенный, переключился на гранатометание. Пулемет припорошило землей, но шанс, что надежное славянское оружие заработает, есть.

Поднимаю оружие, руками кое-как сбиваю грязь, обдуваю ствол. Выглядываю. Немцы приближаются. Но впереди ход сообщения, по которому можно попробовать уйти.

Моя очередь уходит прямо под срез траншеи. Кто-то падает, остальные залегают. Это шанс.

– За мной!

Я не слышу, кричу очень громко. Не знаю, идет ли кто-то следом или нет, проверять времени нет.

Бегу по траншее. Шаг, другой, третий… остановка. Высовывается немец. Очередь от груди. Враг падает.

Ко мне летят гранаты. Сразу три штуки, все не откинешь. Бросаюсь назад, падаю на своего бойца. За мной кто-то бежал. Ребята молодцы, вовремя залегли.

Взрыв. По-прежнему ничего не слышу. Только чувствую толчок горячего воздуха, куски земли, упавшей на спину, да жжение от одинокого осколка, рассекшего кожу на спине. Опять везет.

Вспоминаю слова матери о ее молитве:

« Только не предавай своей чести и совести, и Господь тебя сохранит».

Я не предаю ее, мама, я сражаюсь с честью …

Немцы бросаются вперед. Я уже не успеваю взять пулемет. Солдаты стреляют с обеих сторон. С обеих сторон падают люди.

Поднимаюсь на ноги. В узком пространстве окопа немцы и французы встречаются грудь в грудь. Карабины немцев длиннее, их ножевые штыки успешно достают моих солдат.

Три выстрела из пистолета. Два тела. В ответ очередь унтера из пистолета-пулемета. Падает француз, дерущийся впереди. Падаю я, хватаю «зброевку». Очередь. Пулемет клинит. А может, кончились патроны. Главное, немец получает рану в бок, валится назад.

Проход заполняют фрицы. Пистолет я выронил. Это смерть. Но они стреляют не целясь, от груди. Как плетью обжигает левую руку.

Встаю. Немец колет длинным выпадом. Уклоняюсь, сбиваю ствол винтовки рукой влево, бью ногой в живот. Враг падает. Справа фриц режет штыком живот француза. Андре, схватив мой пистолет, стреляет, пока затвор не замирает в крайнем положении.

Он переломил ход этой скоротечной схватки.

Хватаю карабин. С разбега всаживаю штык в живот завозившегося с затвором фрица. Бегу вперед. Вот он, ход сообщения! Наш шанс!

…Мы спаслись. Спаслись чудом. Я, Анри и еще двое бойцов. На четверых один карабин и одна винтовка. Плевать, главное, живы.

Ход сообщения вывел нас к густому кустарнику, за ним оказался овраг. В овраге был подъем к небольшой лощине. Вот так, петляя как зайцы, мы и сбежали, спасая шкуры. Но, по сути, я и мои солдаты сделали все, что смогли.

За этот бой сумели сжечь четыре самых сильных немецких танка, и не наша вина в том, что батальон уничтожен. По крайней мере, мы сохранили свои жизни, а значит, еще повоюем…

Конец дня мы хоронимся в негустом лесу. Его пространство так ничтожно, что попытки выйти к своим заведомо обречены на провал – слишком заметным было бы наше движение. Так что, удалившись от места сражения настолько, насколько это было возможно, я скомандовал привал.