Игорь Приходько - Жесткй вариант

Грузовик все еще стоял, я услышал, как хлопнула задняя дверь фургона, досмотр был окончен, и охранник вот-вот пойдет к воротам.

Я положил блокнот на место, прощупал чехлы, заглянул под сиденья… Между передними сиденьями под свернутым лоскутом протирочной замши лежала компактная шестнад-цатиканальная станция «кенвуд», работающая в диапазоне от ста до пятисот двадцати мегагерц!

Лязгнули ворота, газанул дизель. На мое счастье, охранник встал по ту сторону грузовика, оставив мне еще несколько секунд — пока протянется за линию ворот фургон… Если бы все это происходило на переезде, да вместо фургона между нами проходил товарняк вагонов на семьдесят, то я бы, может быть, успел приспособить к этой игрушке миниатюрный передатчик телефонного перехвата, которым меня снабдили в НТО по распоряжению Коробейникова. Хорошо бы еще схему иметь… и паяльник. Но так как все это было утопией, мне ничего не оставалось, кроме как положить чужую вещь на место и сделать вид, что я не я и «девятка» не моя.

Это уже было серьезно! Может быть, более серьезно, чем все сумароковские следственные действия, включая шахту и «москвич».

«У меня рация «кенвуд» с закрытым каналом для профи…» — всплыл в моей памяти голос одного из абонентов Онуфриева.

«Слухач» говорил, разговор вели с движущихся объектов… Запись в комнате оперативной связи ГУВД велась, магнитная пленка имеется, хотя это все равно, конечно, не доказательство. То, что «кенвуд» находится в машине Коноплева, факт, который в протоколе не зафиксируешь, — в противоправности своих действий я отдавал себе отчет.

Сумарокову хорошо, он может вести это дело хоть год. А у меня на марафон допросов и очных ставок, сбор доказательств и следственные эксперименты не осталось ни времени, ни моральных сил.

Я сел в свою «синюю птицу» и отъехал метров на триста — к тенистой аллее, по обеим сторонам поросшей густым декоративным кустарником. Уверенности в том, что «птица» принесет мне удачу, не было, но так я по крайней мере не чувствовал себя бездельником. Исходил я из здравого смысла и элементарной логики: если Коноплев причастен к киднеппингу, он должен что-то предпринять, чтобы замести следы. Например, предупредить охранников о найденном нами оружии (не для этого ли Сумароков забросил крючок, сообщив ему о находке?) и, главное, о «москвиче». Если сейчас он рванет на парфюмерный завод, где несут вахту Галиматдинов со Щукиным, значит, можно брать остальных из щестерки тепленькими, на дому и без санкции, в худшем случае — кого-нибудь одного.

Коноплев появился через пятнадцать минут. Постоял у КПП, прикурил и направился к машине. С моей позиции был виден только выезд со стоянки; по тому, как долго он не выезжал, я понял, что он говорит с кем-то по рации. Наконец он медленно выполз из-под навеса и поехал по единственной дороге, связывавшей арендованную ЗАО «Мак» территорию с городом. Я дал ему минуту форы. Машины моей он не знал, оставалось лишь держать дистанцию, чтобы не дать разглядеть лица, и уповать на то, что он не прибавит газу, иначе мне за ним не угнаться. «Девятка» проехала по Морской, свернула на улицу Караваева, затем — по Московской, к кафе «Сфинкс», и здесь остановилась.

Коноплев вышел, посмотрел по сторонам и вошел в кафе.

Не думаю, чтобы он проголодался за время, пока его потрошил Сумароков. Скоро сюда начнет слетаться воронье.

Ждать пришлось сорок минут. На площадь перед кафе въехал «мерседес» Онуфриева. Часы показывали четырнадцать — как раз время, когда Борис Ильич имеют обыкновение принимать пищу. Правда, он говорил, что делает это обычно дома. и то, что на сей раз он изменил своим принципам, наводило на размышления. Я взглядом проследил за миллионером и его телохранителем до самой двери из мореного дуба, стилизованной под старину.

Версия о том, что город разделен на сферы влияния тремя «авторитетами», трещала по швам. Все они составляли единое целое. Совершенно ложная посылка, исходившая от Брюховецкого (много он там знает, сидя в Москве!) и подтвержденная рыжим моим одноклассником Кифарским, ввела меня в заблуждение. Либо и Кифа не знал, как устроена криминальная система городского правления, либо — о чем мне думать не хотелось — выдавал желаемое за действительное. С каждым фактом я все больше убеждался, что Заяц, Шорох и Демьян при всей своей «крутизне» — мелочь пузатая, всего лишь исполнители воли тщательно законспирированного босса, а Коноплев — его капо, приводящий в действие аппарат насилия — своих охранников, им же воспитанных, натасканных и отобранных.