Дэвид Моррелл - Рэмбо 3

— Что-то слишком сложно.

— Нет. Все просто. Жизнь испытывать, достоин ты ее или нет.

Муса посмотрел на небо, сверился со стрелкой компаса, опустился на колени лицом на юго-запад, туда, где Саудовская Аравия и Мекка. Коснулся лбом коврика и стал громко молиться:

— Аллах-о-Акба. Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет его пророк.

Рэмбо отошел в сторону.

Когда солнце стало клониться к горным вершинам, они достигли дна поросшего лесом ущелья, перешли неглубокий, ослепительно блестевший под солнцем ручей и оказались возле двери бревенчатой лачуги с низкой крышей. Из трубы шел дым. В загоне сзади лачуги стояло несколько изможденных дорогой лошадей. Лачуги подобного рода Рэмбо встречал в горах северной Аризоны. Мы пьем здесь чай, — пояснил Муса.

— Чай?

— Афган должен пить чай. Хороший традиция. Потом спать.

— Но у нас нет времени. Мы должны продолжить путь.

— Ночью? Мы сорвемся в ущелье. Полковник попал в беда, потому что проводник вел его ночью. Лучше пить чай.

Они отвели лошадей в загон, расседлали, сняли груз, расчесали, напоили и накормили. Животные раздували ноздри, с любопытством обнюхивая тех, с которыми очутились в одном загоне.

— Жди здесь, — велел Муса, переступая порог лачуги. Рэмбо слышал как он поприветствовал людей внутри, стал им что-то объяснять. До него долетал гул нескольких голосов.

Муса сделал ему жест войти.

Комната была еще ниже и меньше, чем казалось снаружи. Низкая коробка двенадцать на шестнадцать футов. С голыми стенами. Между старыми ковриками, на которых сидят люди, проглядывала земля. В убогом камине горели сосновые поленья, источая пахнущий смолой дымок.

У очага шестеро афганцев испытующе глядели на пришельцев. Пятерым из них около тридцати. Шестой стар, но еще бодр. Определенно их вождь. На всех, как и на Рэмбо, мешковатые штаны и длинные рубахи навыпуск. Макушки венчали характерные афганские головные уборы из обмотанного вокруг головы шарфа. На старике шерстяная фуфайка.

Не выпуская из рук пиал, они оценивающе разглядывали Рэмбо. Отвернувшись, заговорили между собой, негромко, но оживленно. Возле каждого лежали ленты с патронами и винтовки Энфилда устаревшего образца.

Рэмбо обратил внимание, что у одного из молодых парней лоб в пунцовых шрамах, у старика не хватает трех средних пальцев на левой руке.

Они не любят чужие, особенно неверные, — пояснил Муса. — Я сказал, ты не обычный неверный, тебе можно доверять, ты пришел убивать советские.

— Выручить полковника, — поправил Рэмбо.

— Я изменил правда, чтобы поручиться за тебя. Хорошо, что твой винтовка в сумке.

Рэмбо оставил все свое снаряжение возле стены.

— Они моджахеды, — сказал Муса, усаживаясь напротив афганцев. — Святые воины. Солдаты Аллаха. Все повстанцы называют себя моджахеды. — Он открыл свою переметную суму, собираясь заварить чай. — Они называются так потому, что ведут джихад, священный война, против советский. В нашей святой книге, Коране, Аллах позволяет сражаться только с двумя врагами: неверные и те, пускай они даже мусульмане, кто несправедливо выгоняет нас из наших дома. Советский не просто неверные. Они атеисты. Мерзость. Это настоящий священный война. Моджахеды дерутся с советской, идут в Пакистан за боеприпасами, снова возвращаются на война.

— Но разве враги не появляются в горах?

— Часто.

— Тогда почему эти люди не поставят часового?

— А если бы мы были русскими? Может, у них есть часовой. Может, он решил, мы не опасный и позволил нам придти сюда.

— Шесть лошадей в загоне. И их здесь шестеро. Нет, не похоже, чтобы они выставили часового.

— Святой воин не похож на обычный солдат. Нужно верить в Бога.

Повстанцы вдруг замолчали, и один из них запел. Сперва его голос звучал негромко, но постепенно окреп, к нему присоединились голоса остальных. Это была печальная, унылая мелодия, в которой все время повторялись одни и те же высокие ноты. Голоса напоминали мандолины, настроенные на арабский лад.

— Они просят Аллаха сделать их мучениками, — пояснил Муса. — Умереть в священной война величайшая честь. Мученики сразу попадать в рай. Их ожидать много удовольствия.

— В войне главное выжить, чтобы убивать врага.

— О, они убивают много советский, — сказал Муса. — Моджахеды не становятся мучениками, если враг не умирает вместе с ними. У афганов есть святой день, когда они почитают своих покойников. День мучеников.

Рэмбо все больше и больше нервничал. Люди пели довольно громко, и их вполне могли услышать снаружи лачуги и даже на другой стороне ущелья. Если моджахеды на самом деле не выставили часового, если советский патруль услышит песню…