Валерий Барбашов - Крестная мать - 2

— Я видела, войск же много было, — сказала Люся. — И ничего не могли сделать? И штурм какой-то дурацкий, даже со стороны это понятно было. Стреляли по женщинам…

— По женщинам мы не стреляли, — твердо сказал Владимир Иванович. — Это на совести армейцев. И о начале штурма басаевцы узнали. Какие-то придурки по рации открытым текстом болтали: «Начало в пять утра!.. Начало в пять!» И они встретили нас таким огнем, что головы было не поднять. Да и другие накладки… А! — Он махнул рукой. — Третий раз меня политики подставляют. Три семьи осиротели. А Басаев «национальным героем» в Чечню поехал.

— Я вот когда была на пресс-конференции там, в полуподвале, — стала рассказывать Люся, — Басаев говорил, что случайно все это в Буденновске получилось…

— Врал он вам! — уверенно проговорил генерал. — Операция эта давно и тщательно планировалась. Место для захвата заложников идеальное: медицинское учреждение, заложники на месте, боеприпасы были завезены за месяц-полтора до захвата. И цель у них была одна — политические требования, они их выдвинули. И добились своего.

— А знаете, Владимир Иванович, мне вот всех жалко: и наших погибших, и чеченцев. Все по-своему правы.

— Это бабские сопли, Людмила Владимировна! — строго отчеканил генерал. — Я человек военный, я выполняю приказ. А приказ должен быть понятен и прост. И без всяких выкрутасов. И если бы по-умному провести штурм, вообще блокирование больницы, если бы четко взаимодействовали все те, кто там был… Вот здесь, в одной руке, в одном кулаке все это должно быть! — Владимир Иванович сжал и приподнял над столом увесистый кулак. — Тогда бы от таких, как Басаев, только бы пух полетел. А сидеть и на виду у всей страны записывать то, что диктует террорист… Позор! И отзывать моих парней назад, чтобы им в спину стреляли… Ты не пиши этого ничего, не надо. Я бы тебе этого никогда не сказал. Но как вспомню, сейчас вот, когда в Москву прилечу, что мне женам ребят говорить? Как в глаза их детям смотреть?

Аэропортовский диктор объявила о начале регистрации билетов на московский рейс, и генерал поднялся — постаревший за эти несколько дней, осунувшийся. От того подтянутого и бодрого командира спецназа, которого Люся видела весной в Придонске, мало что осталось.

Он взял ее руку, вымученно улыбнулся.

— Ну что, госпожа журналистка, прощай?

— Почему «прощай», Владимир Иванович? Может, еще увидимся?

— Может, и увидимся, — отвечал он без всякой охоты. — Хотелось бы, конечно, не по такому поводу. О победах приятнее говорить. Да и в поражении можно признаться, если бы оно только от тебя зависело. А так, когда тебя дергают, как куклу, за ниточку… Ну ладно, все! Будь здорова, красивая женщина! Пиши. Только правду пиши. Она не только твоим читателям нужна, она и тебе пригодится. Когда по правде живешь, себя уважаешь. Это проверено.

Владимир Иванович наклонился, чмокнул Люсю в щеку и быстро пошел к регистрационной стойке — время поджимало.

Из федерального архива МВД прибыла наконец фотография Стрекальчука (ее идентифицировали там по фотороботу). Русанов и Латынин, согласовав с Костыриным все вопросы дальнейшей оперативной разработки предполагаемого убийцы Глухова, снова позвали в управление бомжа Веревкина.

Веревкин в этот раз заявил без колебаний:

— Этот. Он. Одетый он был в джинсу и в кроссовках. На голове, кажись, кепочка была, кожаная такая, с коротким козырьком. Да. А в руках — пакет. Ну, с голой девкой. Он из него «пушку» вытащил, она у него в газету была завернутая, и кинул в мусорку… Но, гражданин начальник, ты бы меня не показывал ему, а? А то ить прибьют они меня, не жить мне потом.

— Не переживай, Веревкин, — успокаивающе сказал Латынин. — Стрекальчук — птица серьезная, попадется — мы его уже не выпустим.

Стрекальчука с помощью украинских сыщиков через две недели арестовали в Крыму — киллер после «праведных трудов» отдыхал в Ялте. Разумеется, он возмущался, «ничего не знал», у него, конечно же, было железное алиби, он грозил обращением с жалобой в Генпрокуратуру, в Комитет по правам человека Госдумы и даже в ООН…

Под эти вопли, угрозы и проклятия Стрекальчука привезли в Придонск, и на очной ставке он был опознан. Веревкин оказал следствию неоценимую услугу.

Стрекальчуку предъявили вещественное доказательство — пистолет Макарова, стали добиваться от него признания: кто поручил ему убить директора механического завода Глухова, какую сумму он получил за выполненную работу, при каких обстоятельствах было совершено преступление?