Стивен Хантер: Мастер-снайпер

— Einer Jud? [2] Еврей? (нем.). — услышал Шмуль его вопрос. Тот, что помоложе, повторил вопрос сержанту.

— Так точно, — ответил сержант.

«Ну вот я и попался», — подумал Шмуль.

— Подними его, — приказал офицер.

Шмуль моментально был подхвачен сильными руками. Его выволокли из рва и поставили перед офицером. Шмуль стянул с головы шапку и уставился в землю, готовясь к худшему.

— Посмотри на меня, — приказал офицер.

Шмуль поднял взгляд. Его поразили бесцветные глаза на загорелом лице, которое под маской строгости оказалось намного моложе, чем он ожидал.

— Ты один из отобранных?

— Да, ваше превосходительство.

— С Востока?

— Из Варшавы, ваше превосходительство.

— По виду ты интеллигент. Адвокат или учитель?

— Писатель, многоуважаемый господин.

— Ну что ж, после войны у тебя найдется о чем писать, верно?

Второй немец рассмеялся.

— Да, господин. Д-да, господин.

— А сейчас ты выполняешь тяжелую работу, к которой не привык, да?

— Д-да, господин, — согласился Шмуль.

Он никак не мог прекратить заикаться. Сердце у него в груди бешено колотилось. Еще никогда он так близко не общался с большим немецким начальством.

— Здесь все должны работать. Таковы немецкие правила.

У него были тусклые глаза. Казалось, что он никогда не плакал.

— Да, многоуважаемый господин.

— Ладно, — сказал офицер. — Отправьте его обратно. Я просто хотел испытать новое ощущение — вытащить одного из них изо рва.

Отсмеявшись, сержант ответил:

— Слушаюсь, господин оберштурмбанфюрер, — и одним ударом столкнул Шмуля обратно в траншею. — Давай, еврей, за работу. Быстрее, быстрее.

Офицер вскоре ушел вместе со своим молодым приятелем. Шмуль украдкой кинул взгляд на удаляющегося офицера, спокойного, уверенного в себе. Мог ли этот простой военный быть мастером-сапожником? Его лицо ничем особенным не отличалось: немного удлиненное, глаза быстрые, но бесцветные, нос хрящеватый, губы тонкие. На первый взгляд в нем было мало что от солдата. Нет, заключил Шмуль, такой тип совершенно не подходит для войны.

И в то же время он так непринужденно отдавал команды, а остальные так рьяно исполняли их, что Шмуль стал думать о нем как о мастере-сапожнике.

Затем настал день, когда немцы не выгнали их на работу. Шмуль проснулся сам, когда было уже совсем светло. Мигая от яркого света, он почувствовал, как его охватывает страх. Заключенные настолько привыкли к установившейся рутине, что их пугало малейшее отклонение от нее. Остальные испытывали то же самое.

Наконец пришел сержант.

— Оставайтесь сегодня в бараке, ребята, считайте это выходным. Рейх награждает вас за верную службу. — Он улыбнулся собственной шутке. — Сегодня к нам прибывают важные люди.

После этого он удалился.

Во второй половине дня во двор въехали два тяжелых грузовика. Они остановились около бетонного здания, из машин выскочили крепкие ребята с автоматами и рассыпались вокруг входа. Шмуль мельком взглянул на них и отошел от окна. Он уже видел их раньше: это была фельджандармерия, которая расстреливает евреев во рвах.

— Глянь-ка, — с удивлением сказал поляк, — действительно большое начальство.

Шмуль снова посмотрел в окно и увидел, что рядом с грузовиками остановился большой черный седан с обвисшими флажками на капоте. Машина была вся заляпана грязью, но все равно казалась огромной и сверкала.

— Я знаю, кто это такой, — сказал один из заключенных. — Случайно слышал, как об этом говорили. Они все очень нервничали, прямо-таки дергались.

— Сам Гитлер?

— Нет, но все равно большая шишка.

— Так кто же, черт тебя подери? Говори!

— Человек с дубом [3] Начиная со штандартенфюрера на петлицах была дубовая ветка. .

— Что? Что ты сказал?

— Человек с дубом. Я сам слышал, как они это говорили. А другие...

— Ерунда. Ты что-то перепутал.

— Нет, это правда.

— Вы, безмозглые евреи, верите во все, что угодно. Ну-ка иди отсюда. Оставь меня в покое.

Машина и фельджандармерия оставались до полной темноты, а позже вечером в отдалении послышался треск выстрелов.

— Вроде бы стреляют, — заметил кто-то.

— Слышите? Это бой.

Где-то вдалеке свет прорезал тьму, вспыхнул огонь. По этому поводу были высказаны сотни предположений. С точки зрения Шмуля, на бой это было совсем не похоже. Он припомнил небо над крематорием, выстреливающее искрами и языками пламени. Эсэсовцы отправляли тогда в топки венгерских евреев. Запах пепла и дерьма наполнил небеса. Ни одна птица не рисковала пролететь сквозь такое. Внезапно стрельба закончилась.