Джек Хиггинс - Игра для героев

В то же мгновение висящая шлюпка резко осела; одно из весел, упав на рулевую рубку, отскочило и плюхнулось за борт. Я невольно вскрикнул, увидев, как разошлись шлюпочные тали; шлюпка полетела вниз, а люди кинулись врассыпную.

Шлюпка с грохотом ударилась о крышку рубки, заскользила к левому борту и повисла на ограждении. Повсюду разлетелись весла и обломки, а Эзру сбило с ног.

Новая волна саданула нас о корпус «Гордости Гамбурга»; я, крикнув Фитцджеральду и Гранту, схватил топор и кинулся расчищать гору обломков. Мы боролись, как безумные, стараясь сбросить разбитую шлюпку с нашей палубы, пока не поздно. А еще чуть-чуть – и было бы поздно. И вновь – огромная волна, и вновь – удар по корпусу; пришедший в себя Эзра пустил двигатель на полную мощность и переложил штурвал. Я упал, потеряв равновесие, но от резкого разворота груда обломков съехала с нашей палубы за борт. То, что осталось, соскользнуло с левой стороны носовой части, и мы отвернули в сторону.

Эзра, Грант и я в суматохе ободрались до крови. Фитцджеральда вроде бы не задело; наши взгляды встретились, он, хохотнув, крикнул:

– А ну, давайте! Чего мы ждем?

У Эзры была рваная рана на лбу. Он спокойно обтер кровь и, показывая рукой сквозь иллюминатор рубки, сказал:

– Манфред, похоже, навел порядок. Заходим и забираем их как можно быстрее, Оуэн. Гляди в оба!

Он развернулся с подветренной стороны по приливному течению и подошел к правому борту «Гордости Гамбурга» так, чтобы течение подвело нас вплотную. По веревочной лестнице спускались двое; высота была приличная, но, как только налетела новая волна, она подняла нас вровень с их бортом. Ланц и Фитцджеральд подстраховали обоих, когда те прыгнули.

Один был матрос, другой – артиллерист. Они забились в носовой кокпит. Как только очередная волна ударила нас о корпус «Гордости Гамбурга», еще трое стали спускаться по лестнице.

Я мельком увидел Штейнера, наклонившегося через леер, махнул ему, и тут первый из троих спрыгнул. Грант поймал его и толкнул вниз, в кокпит.-Второй заколебался, затем прыгнул, но поздно – мы опустились футов на пятнадцать вместе с волной, и он с воплем свалился на рулевую рубку, а оттуда на палубу.

Когда Грант и Ланц оттаскивали его в кокпит, он был без сознания. Третий уцепился за лестницу обеими руками и не выпускал ее даже тогда, когда мы поднялись вровень с ним и достаточно долго держались в таком положении, так что можно было без труда переступить через наш леер. Очевидно, он потерял самообладание.

Фитцджеральд кинулся к борту; когда мы снова поднялись, он обхватил человека обеими руками, чтобы оторвать силой. Но тот отчаянно вскрикнул и еще крепче уцепился за лестницу. Опять накатила волна и оттащила «Моргана» от корпуса судна, а Фитцджеральда, который не отпустил гибнущего, увлекло за борт. Ему удалось ухватиться за лестницу и повиснуть чуть ниже того человека, которого он хотел спасти; тот панически быстро взлетел по лестнице обратно на борт.

А еще через мгновение повторилось то, что случилось с моим отцом. Течение долбануло нас о корпус «Гордости Гамбурга» всей немалой массой – и Фитцджеральд угодил ногами как раз между бортовым ограждением «Моргана» и корпусом.

Он вскрикнул от нестерпимой боли, заглушив вой ветра; Штейнер перевесился через борт и подхватил его в тот момент, когда наша шлюпка начала отходить от судна.

Все было как при замедленной киносъемке. Штейнер действовал одной рукой, другой держась за верхнюю перекладину лестницы. Но ему не хватило сил удержать вес человека; когда Фитцджеральд стал срываться, я подбежал к борту, подпрыгнул и вцепился в нижнюю перекладину, натянув лестницу; с приходом новой волны наша палуба взмыла вверх, и я, подхватив Фитцджеральда, перевалил его через борт и сам прыгнул туда же; едва я успел это сделать, «Моргана» снова отнесло.

Я махнул Эзре – «возвращайся», но он не отозвался. Я понял, что он передумал – начинался отлив, а при отливе действовать было почти невозможно.

У Фитцджеральда обе ноги были раздроблены, но, по крайней мере, он был без сознания. На палубе в разных местах находились люди, но ни один не сделал попытки помочь нам. Мы взяли раненого за руки и потащили вверх по наклонной палубе. Штейнер ногой открыл первую попавшуюся дверь.

Там находилось нечто вроде бара: стойка, высокие табуретки, мягкие сиденья и столы, привинченные к полу. За одним из столов в углу сидел немецкий морской офицер. Он был в военной форме и при фуражке; мне не нужно было смотреть на золотой галун и ряды наградных лент, чтобы понять, что он и есть капитан III ранга Карл Ольбрихт. Мало того, он был затянут в ортопедический корсет, подбородком упирался в какую-то алюминиевую подставку, а в руках сжимал бутылку рома и стакан.