Джек Хиггинс - Игра для героев

Их повесили варварским приемом – вздернули над полом на шесть футов, усилиями троих эсэсовцев на каждой веревке. Несколько самых длинных минут в моей жизни их держали на весу, и это было отвратительное зрелище.

Последовал общий вздох. Кто-то истерично зарыдал, но в остальном все обошлось спокойно. Радль полностью овладел собой. Рабочие «Тодта» были приучены бояться.

Радль дождался тишины, затем повернулся и кивнул одному из унтеров эсэсовцев:

– Можете отправить заключенных обратно к месту их размещения, в форт Эдвард.

Мы вышли через главную дверь и выстроились под дождем. Фитцджеральд словно одряхлел на глазах. Другие выглядели не лучше. Я думаю, они впервые в жизни увидели, как легко и просто вздернуть человека на виселицу.

Унтер приказал двигаться; но едва мы сделали шаг, как Радль крикнул с паперти:

– Момент! Я кое-что забыл.

Когда он вышел, на лице его была улыбка. И я знал, что это не к добру. Улыбка Радля всегда не к добру.

– Хорошие новости, полковник. Я получил сообщение из Сен-Дени, когда выходил из дома. «Гордость Гамбурга», использовав плохую погоду как прикрытие, вышла в море час назад.

– С Ольбрихтом на борту? – спросил я.

– Естественно. Если повезет, он должен быть здесь завтра к полудню.

И он зашагал под ливнем, бодро мурлыча себе под нос что-то музыкальное.

Он был хорошим солдатом, этот Радль, что правда, то правда. Пока нас вели под дождем к форту Эдвард, он вернулся в свой штаб и стал приводить дела в порядок. Его маленький гарнизон держал оборону по всему острову; каждый бункер, каждый орудийный окоп был готов к бою. При надобности он мог оставить в Шарлоттстауне тридцать – сорок человек, и этого хватило бы, потому что то были эсэсовцы-десантники, однополчане Радля, прибывшие на остров вместе с генералом Мюллером.

На обратном пути среди нас ощутимо вызревало напряжение; мы опять очутились в старом складе боеприпасов, и тут сержанта Хагена, который и в лучшие времена был несдержан, прорвало:

– Мы погибнем, все погибнем! Стоит этому типу Радлю двинуть бровью, и его люди разделаются с нами так же, как с теми двоими в церкви – упрашивать не придется! – Он нервно воззрился на меня. – Я правильно говорю, полковник? Давайте подтвердите! Вы знаете этих немецких псов лучше, чем мы!

– Хватит причитать, парень! – резко одернул его Грант. – От таких разговоров толку мало. Так, сэр?

Он повернулся к Фитцджеральду, но Фитцджеральд, казалось, не слышал его. Он сидел на скамейке с отсутствующим видом и бессмысленно шевелил пальцами.

Грант сказал мне с явной неохотой:

– По-моему, он малость не в себе, бедняга.

Именно тогда я впервые осознал его неподдельную симпатию к Фитцджеральду.

– Неудивительно, – ответил я. – Кому это непонятно?

– Что же нам теперь делать, сэр?

– А что мы можем сделать? – пожал я плечами. – Я никогда не верил Радлю, да и вы тоже. Много приходилось сталкиваться с такими, как он. О побеге, если вы об этом думаете, сейчас не может быть и речи. Нас стерегут парашютисты, а не саперы.

– Что же делать? – настойчиво и нервно повторил Хаген.

– Молиться, – сказал я. – Надеяться и молиться. Ну и, если хотите, можете последовать моему примеру и немного соснуть.

Сомневаюсь, чтобы кто-то из нас мог крепко спать в ту ночь. Дождь беспрестанно барабанил по крыше; после полуночи завывал ветер. Сквозь бойницы наверху мне было слышно, как тяжело обрушивается море на скалы.

Я лежал, завернувшись в сырое одеяло, и прислушивался к ударам волн о берег – они становились все сильнее и сильнее. Предсказания Штейнера сбылись. Весенние штормы в этих водах столь же сильны и опасны, как зимние. Тяжело придется «Гордости Гамбурга» в такую погоду, но, как говорил Штейнер, капитан Риттер предпочитал ненастье.

Все могло произойти именно так, как предсказывал Радль. «Гордости Гамбурга» ничего не стоит уклониться от встречи с английскими крейсерами в такую ночь. Судно войдет в бухту Шарлоттстауна в полдень и пришвартуется у северного пирса. Капитан III ранга Карл Ольбрихт под звуки оркестра будет препровожден на берег, или как там это у них делается, со всеми почестями, чтобы принять командование в новой должности, и первым делом должен будет разобраться с незваными гостями – Оуэном Морганом и его веселой братией.

А что, если Ольбрихту эта идея не понравится? Что, если он человек старой складки? Моряки обычно как раз такие. Как буквально гласит параграф шесть приказа немецкого командования?