Джек Хиггинс: За час до полуночи

– В Конго? – спросил я.

– Готовлю спецподразделение по наведению порядка. Коймбра обещал подобрать мне людей. Этот ублюдок даже не попытался. Сейчас у меня стоит старенький «DC-3» на полевом аэродроме, и нет никого, кто собирался бы на нем лететь.

– Кроме меня.

Эти слова вырвались у меня нечаянно, но я тут же понял, что их невозможно взять назад. С одной стороны, я сказал так из благородных побуждений, однако имелись и другие причины, по которым меня потянуло к нему. Психолог в них легко бы разобрался. Слишком рано я потерял отца, а вместе с ним – часть семьи с его стороны, и мне всегда не хватало отцовской заботы. Теперь же бежал от недавнего прошлого, стараясь стереть из памяти события последних месяцев, когда лишился и матери, у меня остался только один родной человек на свете – дед Единственный, кого я боялся полюбить.

Слова Бёрка оборвали мои мысли.

– Ты серьезно? – спросил он мягко.

– Должен признаться, Коймбра – первый человек в моей жизни в которого я стрелял, – ответил я.

– Четыреста тысяч франков в месяц, – предложил он, – и полное содержание.

– Включая и саван? Слышал, они тут довольно грубые.

Он мгновенно изменился, тут же став другим человеком. Рассмеявшись, потянулся ко мне и сжал мою руку.

– Я научу тебя, Стаси, научу всему. Мы пройдем Конго из конца в конец и вернемся смеясь, с карманами, набитыми золотом.

Раскаты грома прогрохотали вдали, как эхо барабанного боя, и следом хлынул тяжелый, теплый дождь, глухо стуча в брезентовую крышу. Воздух вокруг был наэлектризован. Меня охватило возбуждение – наверное, оттого, что я страстно хотел стать таким, как он. Жестким, бесстрашным, невозмутимо смотрящим жизни в лицо и управляющим ею.

Мы тряслись в кузове грузовика, пробиравшегося сквозь ночь, наполняя свои легкие пылью Африки. Господи, как же я был счастлив тогда, счастлив впервые за много лет.

Головорезы Бёрка – так стала писать о нас пресса после первой вылазки в Катанге. Тогда мы понесли большие потери, но у противника они оказались еще больше. На какое-то время газеты сделали, из Бёрка легенду, а потом забыли о нем, но слава элитного подразделения прочно закрепилась за нами. Вербовка новобранцев перестала быть проблемой, так что Берк мог даже выбирать.

Наступили замечательные времена – самые лучшие в моей памяти. Тяжелая походная жизнь, изматывающая подготовка. Тогда я впервые оценил физическую силу и понял, что такое сила духа, обнаружил, как, наверное, и многие мужчины, что могу преодолеть страх. А радость преодоления и есть, наверное, самое стоящее в жизни.

Бёрк никогда не был удовлетворен. Во время одного из коротких периодов затишья он даже заставил нас пройти парашютную подготовку, мы прыгали над аэропортом в Лумбо. Нам очень пригодились тренировки, когда, опередив силы Симба, мы месяц спустя десантировались в Касаи, одном из ключевых пунктов операции. Нам удалось пройти пару сотен миль сквозь занятые неприятелем джунгли, освободить блокированных там девятерых монахинь – миссионерок.

Увеселительная прогулка прибавила еще одну звезду на погоны Бёрка, он стал полковником, а я дослужился до капитана, а будь все иначе, я учился бы только на третьем курсе Гарварда. Однако моя нынешняя жизнь была увлекательна, полна энергии и романтики, и деньги текли к нам рекой, как он и обещал. Спустя два года те из нас, кто уцелел, мечтали выбраться оттуда, хоть в чем мать родила.

Вопреки распространенному мнению, большинство наемников шли воевать в Конго по тем же причинам, по каким юноши вступают в Иностранный легион. Это происходит, когда понимаешь, что можешь примириться с действительностью. Я имел возможность видеть, что осталось от противников режима, распиленных местными карателями циркулярной пилой на лесопилке. Мои знакомые наемники, которые разделывались с пленными, сбрасывая их в озеро Киву, упаковав в старые ящики от боеприпасов, правда, поступали так, если уж им очень надоедала стрельба по живым мишеням.

Положение между двумя крайностями сильно повлияло на мой характер, но Пьет Джейгер, один из немногих, оставшихся в живых из нашего самого первого состава, не изменился нисколько. Как ни странно, он не был расистом, хотя происходил из маленького городка в Северном Трансваале, где, например, кафров не считали людьми.

Пьет присоединился к нам потому, что дух приключений и наличие денег в кармане выгодно отличались в сравнении с нудной работой на семейной ферме, где вдобавок ко всему хозяйничал его отец, а он принадлежал к типу суровых воспитателей с хлыстом в одной руке и Библией в другой. Хлыст гулял по спине Пьета столь же часто, как и по спинам кафров, которые имели несчастье работать на ферме. Пьет боготворил Бёрка и без сомнений последовал бы за ним хоть в самый ад.