Александр Маркьянов - Период распада (Третья мировая война) Часть 1

Страх… Страх везде — в напряженном взгляде солдата-михая, в испуганном лице женщины, в черной дыре в стене брошенного дома, которую оставил танковый снаряд. Страх — словно ядовитое облако висит над городом, страх, которого в этом городе отродясь не бывало.

Как же дожились то до такого…

— Шеф…

— Что?

— Скажи… вот ты ведь вернулся. Так.

— И что?

— А зачем?

Старший немного подумал, привычно, на автомате крутя баранку, чтобы объехать очередную яму.

— А обидно стало. Сечешь?

Обидно… Сильно ошиблись в Вашингтоне и Брюсселе, когда решили, что Россию, изъеденную коррупцией, подкошенную алкоголизмом и наркоманией, доведенную до ручки скверными, своекорыстными правителями можно списывать со счетов и она теперь уже перетерпит все. Маленькая репетиция большой оккупации началась за здравие — а кончиться обещала за упокой. Две погибшие бригады и потопленный флот вызвали в России такую волну ненависти, что испугались даже многоопытные, немало повидавшие аналитики. Это была ОБИДА, а обиду русские никогда не терпели. Русские были смирными и миролюбивыми, их можно было бы и дальше потихоньку обирать, меняя богатства их земли на отпечатанные на монетных дворах цивилизованного мира красивые бумажки — но их нельзя было обижать. Воруй — но кланяйся! А вот теперь — они обиделись. Хуже всего было то что обиделись не простые алкоголики-бомжи-крестьяне. Обиделись ВОЛКИ. Те, кто застал еще Афган, те кто прошел Чечню, кто служил вообще на Кавказе. Кого со всем их боевым опытом вышибли на гражданку, кто ушел сам, не выдержав творившихся в армии мерзости и безумия. Обиделись даже те, кто нашел себя на Западе — такие как Иван Моро, бывший морской пехотинец Черноморского флота, волею судьбы ставший ажуданом [43] Адъютант, если так будет понятнее. В Легионе пять унтер-офицерских званий, это четвертое, выше только ажудан-шеф. Иностранного Легиона, одной из наиболее элитных ее частей — третьей роты, второго полка парашютистов, роты боевых пловцов — разведчиков. И не он один обиделся — а в девяностые в Легионе было до тридцати процентов русских, многие там подготовку по самым высоким стандартам НАТО получили, к этому времени уже старшими офицерами стали. Они посмотрели, что произошло — и обиделись.

И стали мстить.

— А когда обидно… — продолжил свою мысль шеф — то никаких бабок, никаких баб не надо. Обида в голове сидит. Спать не дает.

— Шеф, а у вас там семья есть?

Моро глянул на своего молодого напарника

— Что-то ты любопытный сегодня…

— Да так… Не серчай, шеф, просто не по себе.

Моро все называли шефом и никак иначе — привычно для Легиона. А Моро было не его псевдонимом — а его второй фамилией. Легион выдает тем, кто ему верно служит французские документы, настоящие, но на вымышленное имя. Поэтому Моро был гражданином Франции, его паспорт, который он спрятал и еще ни разу в России не использовал был подлинным и позволял ему при необходимости свободно перемещаться в пределах Шенгенской зоны. Это делало его как разведчика — еще более опасным, но он не хотел пока выкладывать этот козырь на стол.

— Та-а-к… Кажется Папа на месте.

— Это с ним….

— С ним, с ним.

Молодой выпучил глаза на пожилой, ухоженный Роллс-Ройс модели Сильвер Сераф, Серебряный Серафим, приткнувшийся у тротуара напротив временного здания еврейского центра — тут работали посланцы Израиля, которые давали людям возможность вырваться из этого ада и уехать на историческую родину. С неохотой — но их отпускали — вообще, количество населения в Одессе сейчас составляло треть от довоенного.

Зрелище действительно было занятное — отцы города предпочитали старые и новые бронированные Мерседесы-600, но для того чтобы ездить на небронированном довоенном Роллс-Ройсе надо было быть большом оригиналом.

Пока молодой, оправдывая звание репортера, прямо из машины щелкал диковинную для одесских улиц картину — старший проехал мимо, повернул в соседнюю улицу, внимательно осматриваясь по сторонам, потом еще раз повернул, еще. Он был как волк, старый, битый жизнью, стреляный и научившийся не обращать внимание на красные флажки волк, который ложится на дневку, но перед этим все ходит кругами вокруг присмотренного места, прислушивается, принюхивается — не донесет ли случайный ветерок предательского запаха табака и смазанной оружейной стали.

Наконец, Моро удовлетворился осмотром, приткнул Ниву.