Александр Тамоников - Нацисты в белых халатах

– Так, отставить рационализаторские предложения! – отрезал Никита Попович. – Вы еще бомбометание предложите парочкой фронтовых бомбардировщиков! Никакой инициативы, все выполняют указания дивизионного отдела Смерш. Закупорить выходы из Панинских лесов, ждать, в атаку не переходить! Чтобы ни одна живая душа не выбралась из болот!

Часы показывали начало одиннадцатого утра. В отделе контрразведки на Троицкой улице зависло скорбное молчание. Никита дымил у открытого окна, выходящего на задний двор. Борис Тетерин вертелся на стуле и безбожно окуривал угол, заросший плесенью. Василий сидел за столом. Он вытряхнул на газетку табак из пачки, набивал им полупустые папиросные гильзы и раскладывал их в ряд, как патроны.

Злость приутихла, настала пора принимать взвешенные решения. Никита уже доложил полковнику Мосину о бесславном штурме. Потом офицеры перекусили в столовой.

– Как бы не последний завтрак перед справедливым приговором трибунала, – мрачно пошутил Тетерин, дохлебывая чай.

Из динамика, прикрученного к столбу на Троицкой улице, лились бравурные военные марши. За ними последовало новое сообщение Совинформбюро. Диктор Левитан торжественным голосом перечислял города и поселки, отвоеванные Западным фронтом, назвал точное количество уничтоженных фашистов, сказал, сколько танков, орудий, минометов захвачено советскими войсками в ходе победоносного наступления.

Никита давно научился критически оценивать информацию такого рода. За каждым взятым городом и поселком стояло огромное количество погибших, покалеченных людей, разбитой техники. Немцы теряли в разы меньше, отступали, в принципе, организованно, но их все равно гнали.

– Скоро наступление, – пробормотал Дорофеев. – Отобьем Белоруссию, освободим Польшу…

– Потом весь мир, – продолжил Тетерин и смутился.

«Сначала Польша, потом весь мир!» – орал в тридцать девятом бесноватый фюрер на одном из своих партийных сборищ.

Полчаса назад офицеры побывали в госпитале, где недавно начальствовала Дарья Алексеевна Меркушина. Капитан Глеб Кольский не мог вставать, ворочаться, делать глубокие вдохи, даже толком шевелиться. Но прекрасно ругался! Матерщина в палате стояла коромыслом. Даже нянечки и медсестры, привыкшие ко всему, краснели и стыдливо отворачивались. После первых же глаголов такого рода офицеры успокоились. Жить будет.

– Кого тут списали с парохода? – со смехом спросил Борис, сгружая на кровать больного яблоки.

Ответом был новый залп непечатных оборотов. Глеб лежал на койке, весь замотанный, истекающий желчью. Немецкие пули попали в руку, в обе ноги. Одна угодила в череп, отскочив от щита с наглядной агитацией. Плечо пробило навылет, остальные пули хирурги вытащили и положили в блюдечко, стоявшее на прикроватной тумбочке. При этом они дали клятвенное обещание, что через пару месяцев капитан вернется в строй, будет бегать и прыгать, как раньше, но если вдруг что-то заболит, то они не виноваты.

Офицерам пришлось успокаивать товарища. Мол, поболит и перестанет, еще послужишь Родине. Он не мог себе простить, что попался на удочку. Меньше всего ожидал чего-то подобного. Это форменная наглость со стороны немецко-фашистских захватчиков!

Да и очевидец из него хреновый. Сидел в каморке для дежурных, листал журнал посещений в свете настольной лампы, неподалеку прохлаждался лейтенант Рябинин. Они не слышали, как началась пальба в городке, а потом и в караулке. Подвал глубокий, звукоизоляция идеальная. Опомнились, когда захлопали выстрелы во дворе караулки. Кинулись вверх, выбежали во двор.

Навстречу шли немцы. Все в маскировочном одеянии, увешаны оружием. Лиц не запомнил, у всех фрицев рожи одинаковые. Они с Рябининым стреляли из пистолетов, кого-то положили. Потом он видел, как погиб молодой лейтенант, сам катился за какое-то препятствие, получая пулю за пулей. Потерял сознание, но ненадолго. Очнулся весь в крови.

Красноармейцы вытаскивали его во двор, кто-то истошно орал, мол, здесь живой офицер Смерш! Дальше санитары, носилки, весь набор.

– Перелистывал журнал посещений, говоришь? – Никита нахмурился. – Ну и что узрел там новенького?

– Ничего, – проскрипел раненый. – Из фигурантов, к которым мы присматриваемся, за последние два дня в подвал никто не спускался, к немцам не подходил. Естественно, агент побаивался это делать. Да и была ли к тому нужда? Он все провернул раньше. О прежних посещениях вы знаете. Там и Юдин был, и Ольховский, и Квашнин. Капитан Гуревич приезжал, даже майор Гапонов из НКВД. У каждого имелся свой благовидный предлог. Там ведь и офицеры из стрелковых батальонов сидели за пьянки и драки, предатели трудового народа, проворовавшийся кладовщик.