«Бей своих, чтобы чужие боялись. Этот принцип используется давно и повсеместно», – подумал Никита и спросил:
– А что насчет товарища Чеботарь скажете?
– Баба как баба. – Кислевич пожал плечами. – Наша, разумеется. Крикливая такая, но, в принципе, за людей горой. Тоже партизанила, не здесь, правда, на Украине. Говорят, комиссаршей там была, в кожанке ходила, как в Гражданскую, немцев и всяких прихлебателей самолично расстреливала. До войны занимала ту же должность, что и сейчас, депутатами командовала. Да вы увидитесь с ней, товарищ майор, если посидите тут еще чуток.
– Товарища Микульчика есть реальный шанс увидеть?
– Да как вам сказать? Василий Миронович – страшно занятой человек, бешеную активность развил, собирает выживших коммунистов, собрания в коллективах устраивает, за советскую власть агитирует, как будто мы против. – Кислевич посмотрел на часы. – Сейчас он на ремонтном заводе, потом собирался развалины замка посмотреть, где раньше санаторий был. После этого планировал в штаб полка в Калинках заехать, попросить людей для рытья траншей под водопровод.
– Это тоже партийное дело? – осведомился Никита.
– Так с кем-то другим они и разговаривать не будут, – ответил Кислевич. – Для них Василий Миронович единственный авторитет. Первый секретарь горкома, как-никак. После четырех часов дня он собирался навестить госпиталь на Сухарной, это бывшая городская больница. Мы курили с ним утром. Говорил, что хочет пообщаться с персоналом, с больными. Куда потом поедет, я не знаю. Он на собственном старом «газике» колесит.
– Спасибо, Георгий Неронович, – сказал Никита, сделав заключительную пометку в блокноте. – Вы мне очень помогли, можете идти.
Председателя исполкома как ветром сдуло. Он вылетел за дверь, но уходил на цыпочках, бесшумно.
Никита покосился на телефон. Тот молчал как рыба. Он поднялся, подошел к окну, закурил. Ветра не было, табачный дым потянулся обратно в комнату. За спиной кто-то закашлял.
Никита резко повернулся. Он не заметил, как в комнату вошла женщина. Невысокая, широковатая в кости, в длинной домотканой юбке. Под овчинной безрукавкой проглядывала темно-зеленая гимнастерка без знаков различия.
Данной особе было чуть за сорок, и слово «женщина» ей, как ни странно, вполне подходило. Правильное, чуть помятое лицо, требовательные карие глаза. Волосы помыты и уложены на плечах. Эта дама явно не считала гигиену буржуазным пережитком.
– Что здесь происходит? – спросила она, сомкнув густые брови, которые ей почему-то шли. – Почему вы здесь курите? Кто вас сюда пустил?
«Малорослая, – подумал Никита. – Пьедестал ей нужен».
– Чеботарь Тамара Никаноровна?
– Да, допустим.
Удостоверение Смерш и здесь подействовало. Дама замолчала, немного побледнела. Дернулась шея, слегка обвислая, но еще не утратившая форму.
– Выходите из пике, Тамара Никаноровна, – мягко посоветовал майор. – Почему здесь все такие пугливые? Вам тоже не помешают сто грамм для храбрости?
– Нет, спасибо, я уже храбрая пришла. – Женщина откашлялась, к ней вернулось расположение духа.
Он извинился за вторжение и выразил уверенность в том, что горсовет и контрразведка вполне способны сосуществовать на одном этаже, хотя задачи у них разные.
– Странно, что вы не курите, Тамара Никаноровна, – проговорил Никита. – Мне сказали, что вы неплохо партизанили, долгое время находились среди мужчин. Неужто при этом сами не закурили и не притерпелись к табачному дыму?
– Они у меня вот здесь были! – Дама вновь обрела суровый вид, сжала кулак и показала Никите. – Курили в строго отведенных местах. По первой профессии я врач-реаниматолог и прекрасно знаю, к каким пагубным последствиям приводит курение, тем более пассивное.
«Бедные партизаны, – подумал Никита. – Видать, она и расстрел практиковала за курение в неположенном месте».
– Вы не возражаете, если я пойду на свое рабочее место? – осведомилась женщина.
– Разумеется, – сказал Никита. – Надеюсь, мы станем добрыми соседями. Много работы, Тамара Никаноровна?
– Непочатый край. Сейчас ведем учет жилого фонда, принимаем на баланс освободившееся жилье, позднее решим, как его использовать.
– Много жилья освободилось в городе?
– Вы даже не представляете, до какой степени. – Дама сокрушенно вздохнула. – В ходе боевых действий пострадало не так уж много зданий, большинство из них подлежит ремонту. Дело не в жилом фонде. Домовладения просто опустели. Кого-то в Германию увезли, кого-то убили. Хватали семьи активистов в полном составе, грузили в машины, увозили за город и в Коровьей балке расстреливали. Знаете, сколько евреев проживало в этом городе? Каждая пятая семья. И где они сейчас? Немцы всех переписали, приказали явиться в комендатуру с вещами. Стариков и детей сразу в Коровью балку отвезли, остальных – в Оршу. Там до сих пор действует еврейское гетто. Представляете? Мы ведь Оршу не взяли, встали перед ней. В городе люди мучаются, их используют как бесплатную рабочую силу.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу