Наталья Корнилова - Одна против всех

— На то ты и урка, а я без пяти минут министр. Был бы дураком — сидел бы, как и ты, на нарах. Ты вот Провернешь что-нибудь и обязательно попадешься, а я за всю свою жизнь — ни разу. Хотя такие дела творил, что тебе и не снились. Ладно, пойду я звонить.

Он ушел, и мы с боссом, пользуясь передышкой, синхронно потянулись, разминая затекшие суставы. В голове моей шумело, словно я всю ночь просидела над учебниками, готовясь к экзамену. Сидеть вот так и просто слушать чужие разговоры, оказывается, очень утомительное занятие и в моральном, и в физическом плане. Может, постоянное напряжение дает о себе знать?

— Ну, не передумала еще заработать триста тысяч? — Хитро прищурившись, босс начал раскуривать трубку. — Или все еще боишься?

— Думаете, этот Трубин даст ему деньги?

— Даст, — уверенно кивнул он, делая глубокую затяжку.

— А я думаю, не даст и мы останемся с носом и бомбой на руках.

— Даст как миленький.

— Он позвонит генералу.

— Не позвонит. Хочешь поспорим?

— На что?

— На половину твоей доли, — не моргнув глазом, заявил босс.

— Или вашей. Кстати, что вы имеете в виду, когда говорите о доле? Это сколько в денежном эквиваленте?

— Ну, если триста тысяч, которые они для нас достанут, поделить на пятерых… — начал он считать, подняв глаза долу.

— На сколькерых поделить?! — изумилась я.

— На пятерых, конечно, а на сколькерых еще? — удивленно уставился он на меня.

— Может, вы плохо учились в школе, босс, зато я была круглой отличницей, — язвительно проговорила я. — Поэтому с легкостью необыкновенной, в отличие от некоторых, могу сказать, сколько будет, если к нам с вами прибавить Шуру.

— Вот как? — Он удивленно поднял брови. — И сколько же?

— Три. И ни человеком больше.

— Двоечница, — едко заметил Родион. — Ты забыла, что я теперь один в трех лицах: я сам, моя жена Валентина и мой сын Роман Родионович.

— Ну ладно Валентина, тут я согласна, но сын?! Он ведь еще не родился, босс!

— Родится, не сомневайся. Так что выкинь из головы свою школьную арифметику — в жизни другие правила счета. А посему на каждого полноценного, заметь, участника этой операции приходится ровно по шестьдесят тысяч баксов. Вернее, тебе уже только тридцать.

— Это еще почему? — Я была возмущена до глубины души.

— Половину ты мне уже проиграла, — он невозмутимо курил трубку и смотрел на стоящую впереди нас серую «Волгу».

— Это мы еще посмотрим.

— Значит, спорим?

— Спорим!

И мы, хмурясь друг на друга, ударили по рукам. Если бы этот спор могли сейчас слышать те, кто находился в квартире Колесникова, то, наверное бы, позеленели от нашей наглости. Они, бедные, еще не успели найти деньги, а мы их уже и пересчитали, и поделили, и даже поспорили на них — есть от чего позеленеть. Тут в динамике раздался голос вернувшегося Толстяка, и мы с боссом, забыв обо всем, полностью погрузились в слух.

— Собирайся, Ярый, нужно ехать, — глухо произнес Колесников.

— Ехать? Куда это? — сразу насторожился урка.

— Трубин к себе вызывает. Хочет, чтобы мы прибыли к нему домой, прямо сейчас.

— К нему домой? Ну уж нет, к нему я ни ногой! — запротестовал Ярый. — Нас же там кончат! Тебе мало, что ты Клима на плаху отправил, так теперь еще и меня хочешь извести? Дудки! Езжай сам, если головы не жалко.

— Вставай и поехали, Ярый, — тихо проговорил толстяк, и было в его голосе столько мрачной угрозы, что урка тут же сдался и только пробормотал:

— Ну, как скажешь, Ваня. И не нужно на меня так смотреть — я ведь и о тебе тоже беспокоюсь.

— Некогда болтать. И хватит уже пить, болван! Поставь бутылку на место и иди к машине. Я сейчас спущусь.

Ярый ушел. Колесников, шумно сопя, молча ходил по комнате, что-то передвигал, открывал какие-то ящики, шуршал бумагами, и мы с боссом дорого отдали бы за то, чтобы увидеть, чем он там занимается. Наконец он закончил свои дела, подошел к видику, вытащил кассету и пошел к выходу. Вдруг мы услышали, как он снял трубку телефона и начал набирать номер.

— Алло, Ольга, слушай меня внимательно, — раздался его торопливый голос. — Если я завтра не позвоню тебе до обеда, то сделаешь вот что… Да ничего со мной не случится! Это я так, на всякий случай. Приедешь ко мне домой, ключ у тебя есть, в секретере найдешь красную папку с голубыми тесемочками, она там прямо на виду лежит, и отнесешь ее в прокуратуру… Замолчи, дура! Это не твое дело, поняла? Мне плевать, что будет с тобой и со всем министерством после моей смерти! Пусть мне будет плохо, но другим станет еще хуже! Я всех за собой потяну… Да, на тот свет! — Колесников вдруг резко успокоился и почти ласково проворковал: — Ладно, кисонька, я ж тебя люблю, ты знаешь. Сделай о чем прошу, и будем считать, что мы в расчете. Целую, Оленька. На всякий случай, прощай.