Лев Константинов - Удар мечом (с иллюстрациями)

Рен сделал вид, будто не заметил иронии.

— Ходил кто-нибудь с тобой? А то одному…

— Знаю. Чуприна сопровождал. Дельный хлоп-чина, только скромный, слова не скажет.

— Этому скромняге советский суд еще в сорок четвертом смертный приговор вынес. В двадцать лет — руководитель подполья в целом округе.

— Такие люди — наш самый ценный капитал!

— Смертники?

— Пусть мы и погибнем, но на нашей крови вырастут будущие борцы.

— Пока растут те, кто нас за глотку хватает…

Рен не скрывал раздражения. Ему действовали на нервы и наигранно-оптимистический тон Дубровника и его желание всеми силами показать, что он здесь, в обстановке подполья, чувствует себя как дома. В голове прочно засела злая думка: «Максим уйдет, а я останусь». Очевидно, закордонные вожаки думают, что он способен только на черную работу — месяцами отсиживаться в берлогах, автоматом проводить в жизнь их идеи…

— Ты недооцениваешь потенциальные возможности нашего народа, — напыщенно сказал Дубровник. — Придет время, когда…

— Конечно, вам из Мюнхена виднее, — перебил беспардонно Рен, — впрочем, не ради же этой лекции ты меня разбудил? Мы с тобой давно знаем друг друга и можем обойтись без предисловий.

— Так, так. Тогда перейдем к делу.

Рен и Дубровник присели к столу, врытому в земляной пол бункера. Чуприна убрал кружки, миски, вопросительно глянул на Рена: могу уйти?

— Садись и ты, — распорядился Рен, — может, потребуешься.

— Сам понимаешь, — неторопливо и внушительно начал Дубровник, — не только непреодолимое желание подышать воздухом горячо любимой отчизны привело меня к вам. Наши руководители, отправляя меня в дальний рейс, поставили две задачи: информировать тебя об основных направлениях нашей современной политики и ознакомиться с положением дел на местах.

Дубровник сделал паузу, ожидая реакции Рена. Тот промолчал, никак не высказал своего отношения к словам курьера. Он давно ждал этого разговора, готовился к нему, но не торопил Максима: когда захочет, тогда пусть и говорит о своих делах.

Почему-то некстати вспомнился недавний сон: — зарево вполнеба — вот оно его, Репа (25-го, 52-го), основное направление политики.

— Ты, наверное, слышал, — продолжал Дубровник, — что наши руководители обсуждали два возможных направления деятельности в недалеком будущем: или пропагандистская работа, накапливание сил для будущей борьбы, или усиление действий сегодня, немедленное введение в бон всех резервов.

— Другими словами: резать москалей немедленно или готовиться к тому, чтобы сделать это завтра? — иронически уточнил Рен.

— Зачем же так грубо?

— Благородным манерам не обучен, — окончательно вышел из себя Рен, — мое дело простое — на дуба вздернуть активиста, или еще там что…

— Видно, ты с левой ноги сегодня встал, — примирительно сказал Дубровник. — Мы считаем вопросы тактики важнейшими. От правильного выбора зависит будущий успех.

— Тогда я вам скажу, — глухо стукнул кулаком по дубовой крышке стола Рен, — прежде чем определять тактику, надо спросить нас, тех, кто будет ее осуществлять. Знаете ли вы, что наши силы разгромлены, распылены и не представляют для Советов серьезной опасности? Они давно могли бы нас полностью прикончить. Но они тянут из непонятного мне гуманизма, разбрасывают над лесами листовки, предлагают, как они пишут, обманутым добровольно сложить оружие. И наши «боевики», особенно насильно мобилизованные, сдают автоматы, берутся за плуг, а потом оповещают своих друзяк в лесах, что дураками были, надо раньше за ум браться. Тогда и те из лесов выбираются. Я скажу тебе, Максим, то, что никому и никогда не говорил: мы на краю пропасти, нас столкнут в нее не сегодня так завтра. Да, в годы оккупации мы хорошо подготовились к войне с Советами, сформировали сотни и курени, поставили во главе их преданных людей, соорудили основные и запасные базы. Но уже в сорок четвертом многие сотни были разгромлены. Другие сами сдали оружие. Мало стреляли? Вот донесения только из одного района…

Рен достал пачку измятых листков, исписанных химическими карандашами.

— Вот о чем доносили сотенные в ноябре — октябре сорок четвертого:

«21 ноября в с. Верхраты расстреляны две семьи местных жителей, у которых родственники ушли в Красную Армию;

3 декабря в с. Хуки в своем доме убит Герецкий Ф. А., ранена его одиннадцатилетняя дочка, расстреляна Башнцкая М., ее дочь четырнадцати лет, ее дочка Мария двадцати пяти лет и четырехлетняя внучка;