Максим Окулов - БОМЖ Вера

При мысли о Пистоне меня передернуло.

— Если он захочет встречаться. Ты же знаешь эту гниду: чуть жареным запахнет, он в отпуске — в своем домике на Кипре, или в больнице с давлением. Ладно попробую.

Я встал и направился к двери.

— Толян, это, — окликнул меня Малыш. — Тебе, может, помощь нужна?

— Доктор, бабки, еще чего? — Добавил Володька.

— Спасибо, братаны, пока ничего не надо.

Через два дня были готовы анализы. Подтвердились худшие опасения. У Пашки была лейкемия. Болезнь развивалась стремительно. Сынок уже мало вставал с кровати, все больше лежал. У него была сильная слабость, приходилось несколько раз в день менять белье и простыню. Через неделю была назначена дата госпитализации. Людка ходила хмурая, мы почти не разговаривали. В нашем доме, где и счастья-то не было давно, теперь поселилось горе.

На работе дела шли под откос. Над нами нависли тучи. У Сыромятникова неожиданно оказались очень крутые покровители. Делом заинтересовались в Генпрокуратуре России. Недавно к новому номинальному директору завода приходил следователь прокуратуры. Шутки закончились. У Малыша тоже не все ладилось с продажей пионерского лагеря. Проблемы с оформлением документов. Впрочем, я бы не удивился, если эти проблемы были вызваны звонком «сверху». У меня были гадкие предчувствия, я все чаще вспоминал о Вере, пока, наконец, не решился ее навестить. Это произошло как раз накануне госпитализации Пашки. Людка была хмурая и неразговорчивая, я не лез к ней, понимая, что для матери это очень тяжело. У самого на душе было противно — хуже некуда.

— Не, ну почему я должна ложиться в эту долбаную больницу? — Людку прорвало, а я не сразу понял смысл сказанного.

— Чего? В смысле?

— Ну чего, чего! Ты прикинь, больница, вонища, сиди там как в тюрьме.

— Люда, ты ничего не забыла? У нас сын болен! Очень серьезно болен! Ты о чем вообще думаешь?

— Не тебе же в больнице торчать! Ты хоть представляешь, какая там еда будет?

— Да ты свихнулась совсем! — Я не выдержал, подскочил к жене, схватил ее за плечи и как следует встряхнул, — я вам с Пашкой отдельную палату оплатил — телевизор, холодильник, туалет, душ. И вообще, хоть в сарае жить, лишь бы ребенок выздоровел.

— Ну да, меня в сарай, а ты тут шлюх в дом таскать будешь. Хорошо устроился!

— Какая же ты сука! — Я схватил со стола сигареты и выбежал на улицу. Больше разговаривать с женой было невозможно, не ровен час опять врезал бы ей по физиономии. Вот тогда-то, немного успокоившись после пары затяжек, я и принял решение поехать к Вере.

Вечером Людка пошла спать в гостевую комнату. «Мне надо выспаться, а Пашка лягается ногами во сне», — такой был ее комментарий. Я долго гладил взъерошенную головку сына, постанывающего во сне, и думал. Мысли были одна тяжелее другой — больной Пашка, проблемы на работе, Людка… У нее, кажется, опять кто-то появился: в очередной раз я заметил перемены в своей благоверной — блеск в глазах, новые духи, частые уединения для разговора по телефону. Нет, не то чтобы я ревновал. Ревновать имеет смысл, когда любишь, когда боишься потерять. При мыслях о жене и ее личной жизни появлялось такое гаденькое чувство. Ощущение грязи, нечистоты, отвратительного запаха. Похожее чувство появлялось у меня при встрече с Пистоном. Я, кстати, виделся с ним накануне, и мне очень не понравился тон беседы. Мне показалось, что давний знакомый ведет двойную игру.

— Ох… — Прошептал я вслух. — Господи, спаси и сохрани!

Утром я отвез сына с женой на Каширку. Людка за всю дорогу не проронила ни слова.

«Ну как же, если у нее новый хахаль, то ей теперь не до больницы и не до сына. Сука!» — при этих мыслях руки впивались в руль мертвой хваткой.

«Не кочегары мы не плотники, но сожалений горьких нет…» — ожил мобильник аккордами известного советского шлягера. Звонил кто-то из компаньонов. Так и есть — Володька: на экране телефона появилась его физиономия.

— Да, Вован, слушаю.

— Толян, у нас проблемы. Ты скоро будешь в офисе?

— Что случилось?

— Не по телефону. Тут следак приехал из прокуратуры, больше ничего не скажу, приезжай.

— Мне тут в одно место надо заскочить, дело очень срочное.

— Толян, какое дело?! Ты обалдел? У тебя 15 минут!

Такой тон разговора мне совсем не понравился.

— Вовик, ты забыл, с кем говоришь, я не твоя секретарша Аллочка! — Я прекрасно знал, как Володька ненавидит это имя «Вовик», и сказал специально, чтобы уколоть. Мой визави отключился.