Александр Звягинцев - Скиф

После завтрака, пошептавшись с Васильком, Скиф решил уменьшить привлекаемые для вылазки силы, и они отправились на базар втроем. Игорь с Васильком вооружились автоматами и пистолетами, для верности захватив и по парочке гранат.

Восточный базар — всегда центр города, даже если он находится на окраине. Как и город, он имеет свои аристократические районы — ряды богатых дуканов и трущобы, где прямо под открытым небом торгуют дехкане.

Ольга, зная восточные обычаи, надела темное и по мере возможности закрытое платье, но, несмотря на это, попала под перекрестные косые взгляды базарных торговцев.

Ее поразило полное отсутствие на базаре женщин. Дехкане в рваных халатах предлагали ранние помидоры, зелень, огурцы. Вдоль глинобитных стен сидели нищие и наркоманы, курили — чуткие носы Скифа и Василька уловили характерный запах.

— Чаре, — покрутив носом, заметил Скиф. — Или план.

— Или гашиш, или анаша, или марихуана, — в тон ему подхватил Василек.

— Мы словно попали в минувшие века! — восхитилась Ольга.

— Когда ты взглянешь на прилавки дуканов, — заметил Скиф, — то убедишься, что в сравнении с тем ассортиментом, который предлагают в Союзе, это будущий век. Наимоднейшие шмотки — американские, английские… А рядом — японские магнитофоны, телевизоры, часы всех марок, духи с разных концов света… Кстати, я там видел американский нож, «стреляющий» лезвиями. Эта штука нам пригодилась бы.

Внимание Ольги привлек старик, торгующий помидорами, вернее, его весы. Конструкция их была обычной, но исполнение — чисто афганское: рычагом служила сучковатая деревяшка, тарелками — какие-то ржавые, бесформенные железки, висевшие на обрывках веревок. Хороши были и гири: камни разной величины.

— Посмотри на деда, — зашептала Ольга мужу, — какой занятный старик. У меня такое чувство, что попроси его кто-нибудь отдать помидоры, он и отдаст их бесплатно.

— Да, — согласился Скиф. — Обычно торговцы, а афганские в особенности, народ бойкий, жизнерадостный, нахальный. А этот…

— А весы, весы-то какие! — умилилась Ольга. — Он же мог разложить помидоры кучками, как это делают у нас на пристанционных базарчиках.

— В Афганистане торговля без весов считается обманом, — тихо шепнул жене Скиф. — Ты лучше обрати внимание, какие у него деньги. Только на базаре такое можно увидеть.

Здесь и в самом деле было на что посмотреть: афганские деньги всех времен, русские рубли, американские доллары, китайские юани, чеки Внешторга, облигации, лотерейные билеты, даже российские царские сотни с портретом Екатерины Второй. Сам старик ни с весами, ни с курсами валют разобраться, очевидно, не мог, поэтому при нем находился мальчик лет восьми, который взвешивал, называл цену и производил расчет.

«Аристократический район» рынка и впрямь поражал обилием товаров, шумом, красочностью, неповторимым колоритом восточного торжища.

Дуканщики зазывали покупателей, показывая разукрашенные банки с китайским и индийским чаем, пачки американских сигарет, бутылки с кока-колой и лимонным соком, кульки с арахисом, кишмишем, протягивая только что снятые с мангала шампуры с источающими пряный запах сочными кусками баранины. Другие подбрасывали в воздух металлические вазы, кувшины, овальные блюда, поглаживали пузатые бока сверкающих чайников. А вот пробежал полуголый крепкогрудый и мускулистый человек, впряженный в двуколку, нагруженную товарами…

Ольга с восхищением глазела на всю эту восточную экзотику. В приоткрытых дверях дуканов что-то краснело, белело, желтело, зеленело… Колыхались меха, а перед ними застыли чучела зверей. Высились горы посуды из хрусталя, стекла и фарфора. Витрины с изделиями искусных восточных мастеров сделали бы честь иному музею.

— Хочешь посмотреть, как делается стеклянная посуда? — спросил у жены Игорь.

— Конечно!

Он повел ее к сараю, где в прожженных до дыр, закопченных фартуках и в таких же повязках на головах работали стеклодувы.

Ольга завороженно следила за тем, как эти кудесники, ныряя в белое пламя, подхватывали из котла с кипящим стеклом на конец своей трубки огненную липкую каплю, готовую вот-вот сорваться, и быстро крутили ее. Уловив момент, они дули в трубку, выпучив от напряжения черные с яркими белками глаза. Капля росла, розовела, обретая поначалу удлиненную форму и постепенно превращаясь в охваченную жаром вазу. Мастера отпускали свои изделия — как бы отрывали их от пуповины трубки. Один из стеклодувов, сотворив чудо, измученный, словно роженица, устало опустился на топчан, а его новорожденная ваза остывала и гасла, меняя цвет, — в стекле проявлялись зелень и синева. Лазурный хрупкий сосуд стоял на грязном столе, и в его тончайших стенках серебрились пузырьки. Это было дыхание мастера, навеки застывшее в стекле.