Анатолий Гончар - Шейх

— Ты? — в её голосе было столько презрения, что превратись он в холод, его хватило бы, что бы заморозить десятки таких как Идрис. И если бы страх, начавший терзать Барбару с тех пор, когда она вдруг поняла, что скоротечный бой «с жалкими русскими собаками» (как обещали сильные, самоуверенные моджахеды), вдруг начал превращаться в нескончаемую бойню. Она слышала, как кричали умирающие боевики, видела, как одного такого с бессильно болтающейся головой и обвисшими руками протащили куда-то в сторону ручья. Как потом тащившие вернулись, чтобы несколькими минутами спустя возвратиться снова. Но потом ушли и больше не возвращались. А бой гремел. И Барбаре стало страшно. Хотя одержи победу русские, что ей стоило прикинуться захваченной в плен заложницей? Что же касается остальных членов телевизионной группы, так от них всегда можно было временно откреститься. Главное, чтобы поверили сразу, и помогли выбраться на «большую землю». А там добраться до корпункта, и ищи — свищи. Барбара рассуждала и так и сяк, всё складывалось вроде бы ровно, но единожды появившийся страх не уходил. Он множился, постепенно заставляя дрожать руки и холодеть спину. И вот теперь пришёл этот дикарь.

В нём не было той мужественности и силы, что излучал его старший брат и которого Барбаре так и не удалось заполучить в свои сети, но всё же присутствие рядом человека с оружием придавало хоть какую-то дополнительную уверенность в собственной безопасности.

— Позволишь? — Идрис всё ещё пытался быть джентльменом.

— Хм, — хмыкнула Барбара, поспешно отодвигаясь в угол своего топчана и подбирая под себя ноги. — Садись.

Воспользовавшись разрешением, младший Келоев сел и глупо улыбнулся. От этой его улыбки Барбара дёрнулась и отвернулась, она вдруг снова почувствовала себя беззащитной теперь уже перед вооруженным дикарём. Хотя что ей мог сделать этот… этот… — она не находила слов, чтобы высказать своё отношение к сидящему сейчас перед ней мужчине. Мужчине? Неандертальцу, туземцу из прошлого, нежданно въехавшему на своём вонючем осле в двадцать первый век. Они думают, что Европе нужна свободная Ичкерия. Как бы ни так! Европе нужна вечная война в несвободной Чечне. Война как средство давления на Россию, как способ ослабить и унизить её народ. Унизить за все те унижения, что испытывала Европа последние десятилетия — побеждённая и освобождённая. Унизительно чувствовать обязанным своей свободой кому-то, особенно если это подсознательное чувство умело подогревать и направлять в нужное русло. А Барбара гораздо лучше разбиралась в хитросплетениях политики, чем многие известные политиканы. Она знала, почему Европа всегда ненавидела и ненавидит Россию, нет, не за её возможную агрессию, а именно за чувство своей обязанности ей за обретение собственной свободы от великих тиранов. Барбара это знала, но поведай она об этом миру как репортёр, люди бы ей не поверили, и может быть, так год спустя полицейские нашли бы труп репортёрши в холодной пустой квартире. Она даже видела снимки и широкие надписи на первых полосах бульварных газет: «Известный репортёр, Барбара… покончила жизнь самоубийством». Нет, возможно, всё было бы не так, возможно, вначале её бы без лишнего шума уволили, а лишь потом… и не было бы никаких газет и снимков… — особо близко раздавшийся разрыв заставил Барбару вздрогнуть и выйти из оцепенения, порождённого потоками собственных мыслей.

— Скоро? — сиплый голос, мятущийся взгляд.

— Боишься? — прищурился Идрис и наклонился вперёд, всем видом пытаясь показать своё равнодушие ко всему происходящему.

— А ты? — Барбара не отвела взгляда, не отстранилась.

— Ха-ха-ха, — попробовал рассмеяться младший Келоев, но быстро умолк, поперхнувшись собственным смехом. — Мужчина не должен бояться.

— А ты боишься?! — Барбара не собиралась отступать, сама себя раззадоривая желанием получить ответ.

— Я ничего не боюсь! — гордо подняв голову и придав своему голосу как можно больше уверенности, ответил Идрис.

Барбара взглянула в его лицо и, ничего на нём не прочитав, повторила свой вопрос снова:

— Скоро закончится? — что — либо добавлять, уточняя, о чём именно идёт речь, не имело смысла.

— Скоро, — ответил младший Келоев, но на этот раз уверенности в его голосе не было.

Группа капитана Гуревича.

Бежавший чуть правее от Гуревича Григорий Ляпин вдруг остановился, непонимающе обвёл вокруг взглядом и, роняя автомат, начал оседать на землю.