Андрей Воронин: Могила тамплиера

Окрепшее пламя игриво, как ластящийся пес, лизнуло его ноги, и забрызганные бензином брюки разом вспыхнули от низа почти до колен. Это оказалось чертовски больно. Гроссмейстер заплясал по пылающей кухне, ладонями сбивая с брюк упорный, увертливый огонь. Теперь ему, как никогда, хотелось жить. Глупо было столько лет тосковать по этой стерве, и еще глупее было умирать из-за нее. Если бы не тот молодецкий удар карнизом для штор, он сейчас с огромным удовольствием выпил бы с Каманиным на брудершафт и вместе с ним посмеялся над тем, какими они оба были дураками. Парочка слюнтяев!

Умереть одураченным Гроссмейстер просто не мог себе позволить. Он выбежал в охваченную пламенем гостиную, проклиная основательность, с которой подходил к любому делу. Только на эту комнату он извел полторы канистры бензина – тридцать литров, это вам не шутки! Десять пошло на кухню, двадцать – на холл, и еще сорок, две полные под завязку канистры, – на спальни второго этажа.

Сквозь усиливающийся треск и гул пламени все еще слышалась музыка – медленная, торжественно-грустная. "Зеленые рукава"... Под эту музыку они когда-то танцевали на отполированной временем булыжной мостовой перед Домским собором. То славное время осталось далеко в прошлом. Да и было ли оно таким уж славным? Если рассмотреть данный вопрос в свете последних событий, ответ на него получался отрицательный.

Гостиную он проскочил с ходу, как спринтер, слыша, как потрескивают, сворачиваясь в мелкие кольца и воняя паленым, волосы на голове. В холле пришлось остановиться – путь к выходу был отрезан, в море пламени и клубах черного дыма мрачно отсвечивали красным рыцарские доспехи. Парадная лестница на второй этаж была объята пламенем; повешенный на стене лестничной площадки флаг с изображением коленопреклоненного рыцаря – знамя храмовников – на глазах у Круминьша вспыхнул и осыпался дождем черных, догорающих на лету, невесомых хлопьев.

Гроссмейстер обернулся. Между ним и окнами гостиной стояла ревущая, пышущая нестерпимым жаром стена огня. "Слишком много бензина", – подумал он снова и, натянув на голову пиджак, ревя быком, кинулся напролом, ориентируясь по звуку лопающихся от жара стекол.

Когда до ближайшего окна оставалось около трех метров, полученные им ожоги уже были трудносовместимы с жизнью. А буквально в метре от гудящего, превратившегося в жерло извергающегося вулкана оконного проема под ноги ему подвернулось то, что еще недавно было креслом. Объятый пламенем вопящий ком мучительно погибающей плоти рухнул на пылающий пол.

То, что от него осталось, нашли только через двое суток, когда залитые огромным количеством воды и пены угли перестали куриться горячим паром. Пожарный, который наткнулся на кучку обугленных, сгоревших почти дотла костей, первым делом увидел растекшуюся по останкам грудной клетки бесформенную лужицу расплавившегося, а затем застывшего желтого металла. Пожарный знал только один металл такого цвета; опустившись на корточки и зубами стащив с ладони перепачканную мокрой сажей толстую перчатку, он по одной собрал твердые капельки и бесформенные, похожие на застывшие кляксы металлические блямбы. Собрав все до последнего кусочка, он огляделся и, убедившись, что на него никто не смотрит, ссыпал свою добычу в глубокий карман огнеупорной робы. В его действиях, по сути, не было ничего предосудительного: родственников у Ивара Круминьша не осталось, а мертвому золото ни к чему.