Александр Бушков - Танец Бешеной

– В каком направлении? Какие версии ты будешь отрабатывать? Какие ориентировки давать агентуре? Кого брать в разработку? Растаявшего в воздухе Шохина? Ты с ним можешь завтра на улице столкнуться, а предъявить не сможешь ничего. Контакты свихнувшегося Усачева? Телестудию, за которой не видно ни малейшего повода, ни мотива? Есть риск угодить в необозримое болото…

Это были почти те же уничтожающие удары по слабым местам, что недавно мастерски провел Воловиков, и Даша молчала.

– Отстаивать тебя будем, я уже сказал. Ты у нас не пришей-пристебай, поборемся… – произнес Дронов. – Лишь бы ты сама себя не загнала в пиковое положение, когда никто для тебя ничего не сможет сделать. Вроде того, как было с Синцовым. По-человечески он прав, помог хорошим знакомым и честным людям получить от жуликов их же собственные деньги, а формально – злоупотребление служебным положением и чуть ли не рэкет… Или ты сама хочешь на вольные хлеба?

– Нет, – сказала Даша.

Генерал тихонько похлопал кулаком по столу, веско, с расстановкой приговаривая в такт:

– Не подставляться ни в малейшей степени. Улицу отныне переходить на зеленый свет даже там, где нет светофоров. Со всеми фигурантами обращаться, словно с хрустальной вазой – исключительно на «вы» и при свидетелях, чтобы головой об стенку не стукнулись и не заорали потом о рукоприкладстве… К Казминой съездишь как можно быстрее, извинишься и скажешь, что слежки и разработки никакой не было, а была деликатная охрана, из опасения, что ее жизни может угрожать маньяк. Охрана свидетеля, как в Штатах. Сыскари попались молодые и неопытные, плохо представляли разницу между охраной свидетеля на западный лад и оперативной разработкой, оттого и полезли с дурацкими вопросами к людям из ее ближайшего окружения. В таком ключе. Может, и не поверит, но ты обязана, смирив гордыню, рассыпаться перед ней мелким бесом. Чем меньше на тебя бумаг, тем лучше. Документацию по всем делам оформить в сжатые сроки и ювелирнейше. Все группы поддержки я у вас забираю. Больше они вам не нужны, а у остальных проблемы посерьезнее…

– Хоть одну машину оставьте, – умоляюще протянула Даша. – И внедренку в психушке.

– Ладно. Как-никак еще нападение на тебя нужно расследовать. Это для нас опять-таки плюс – героическая Дарья, не дрогнувшая под пытками… Что еще? Загружать твою группу пока особо не будем, дам я тебе, Дарья, еще пару дней, и не столько из особого к тебе расположения, сколько затем, чтобы на Черского и Ленина не подумали, будто они могут кого-то из наших заглотать, как воробушка… Вдруг и наткнешься на что путнее? А параллельно возьмешь дело в Солнечном. Где двойное убийство и раненый пацан. Этот их подозреваемый, который успел сознаться, меня не убеждает, и Палыча тоже.

– Да и меня тоже, – сказала Даша. – Но как же…

– Безо всяких! Я же сказал – ходить будешь по струнке. Мы обязаны тебя подать, как звезду сыска: раскрутила налет на обменный пункт, блестяще закончила дело маньяка-убийцы, а теперь энергично вгрызаешься в расследование нового зверства, взбудоражившего весь город, уже вроде бы взяла след, и грех тебя сейчас дергать на ковры из-за дурацких эротических забав с женихом, без пяти минут мужем… И чтобы никакой бутафории с Солнечным. Берешься всерьез. Палыч созвонится, перекинут материалы, поговоришь с тамошними розыскниками – и вперед с песнями.

– Это же у меня займет двадцать часов в сутки…

– А ты бухайся в постель только затем, чтобы спать, – нехорошо нахмурился генерал. – Дарья, ты мое терпение не испытывай. Тебе сейчас выступать не положено.

– Есть, – уныло сказала Даша.

– Вот и шагайте… Нет, погоди. С чего бы это вдруг к тебе чека отнеслась столь любезно? Сами позвали на стадии первичного расследования, разоткровенничались, кофеем поили… Они давно уже набирают по шажочку былую борзоту, в свете последних назначений особенно, куратор наш зашевелился, давеча опять по зданию шмыгал…

– Представления не имею, – пожала плечами Даша.

– Ну-ну, – в голосе генерала определенно чуялось сомнение. – Точно? Никого они так не ублажают, а тебя вот вдруг…

Даше эти нотки категорически не понравились.

– Да бог ты мой, сама теряюсь…

Ей показалось, что собственный голос зазвучал фальшиво. Скверно, когда тебя, как нашкодившего котенка, тычут носом в дерьмо за реальный проступок, но еще хуже, когда заподозрят в грехах, к которым ты ни сном ни духом не причастна… И, отбиваясь от насквозь надуманного обвинения, всегда отчего-то теряешься, суетишься не по делу…