Владимир Вера - Леди GUN

– Вам не добиться этого! – испугавшись собственной смелости, воскликнул епископ.

– Тогда тебе не ехать в Киев, – жестко пресек его Борис. – Слушай внимательно… Тебе самому выгодно, чтобы я был рядом. Я ж с тебя пылинки буду смахивать. А если буду Шалтаем-Болтаем неприкаянным, мало ли что мне в голову взбредет в отношении тебя. Ты должен сделать так, чтобы не только ты, но и я был заинтересован в твоей незапятнанной репутации. Усек? Так что шевели мозгами. Ты же умный. Свяжи из всех своих извилин клубок, брось его перед собой, и он тебе нужную дорожку укажет…

Избавиться от напросившихся попутчиков Симеон не смог, хотя очень-очень хотел. Он ломал голову в поисках выхода вплоть до самого отъезда. Но мозговые потуги не помогли ему пересечь границу налегке. Судьбу не обманешь. Нагрузка в четыре человека следовала в восточном направлении вместе с ним, в одном вагоне.

Симеона уложили на верхнюю полку. Боря устроился под ним, Лена с детьми ехала в соседнем купе. Она не знала, что выйдет из этой страшной затеи Бориса, но все же решилась сыграть еще раз в кости с собственной жизнью. Борис снова раздул огонь ее затухающих грез…

Да и сама Лена не в силах была подавить свое «я». Даже Борис не ожидал, что Лена, которая осудила его за содеянное, так легко согласится оставить Европу. Он не уговаривал, ведь здесь на нее давил даже воздух. Лена покидала древний город без капли жалости. Вена, испустившая имперский дух, осталась позади. Впереди был Киев.

Киев стал для Бориса воплощением его мечты о беззаботной в целом жизни. Он считал свое нынешнее житье-бытье таковым, потому что было достаточно способов не остаться нищим и не думать здесь о деньгах. Борис спрашивал себя, чего еще может желать человек, видя, что Лене мало этой обеспеченности.

В первое время он объяснял пасмурность на ее лице адаптацией к новым условиям, но затем с удивлением для себя отметил, что Лена проявляет неподдельный интерес к изучению структуры экзархата, к финансовой деятельности и кадровой политике церкви. Он стал замечать, как она преображается, когда вникает в какой-нибудь интересующий ее вопрос, который касается то распределения денежных средств по епархиям, то интриг двух несносных архиереев, сцепившихся в драке за какую-нибудь должность, то претензий запрещенных конфессий на право иметь собственные приходы или еще чего-нибудь заковыристого.

Борис не догадывался вначале, зачем ей все это надо, если это не было интересно даже ему. А ведь он досконально должен разбираться в таких вещах, хотя бы потому, что занял-таки не последний пост в управлении экзархата. Да, Симеону удалось сделать невозможное. Фальшивые документы об окончании духовной академии Борисом Сумцовым вовсе не были фальшивыми в смысле изготовления. Диплом, подсписи, печать и аттестат – все было настоящим, комар носа не подточит.

Назначение его было воспринято в экзархате без закулисного шушуканья, которое часто оказывается громче пространных ораторий у всех на виду. Симеона по этому случаю охватила телячья радость. Владыка действительно уверовал в то, что ему самому выгодно держать Бориса на таком посту, ибо теперь Борис становился зависимым от его благополучия. Симеон был убежден, что в новых условиях его шантажист не станет использовать свое оружие против него, так как от этого пострадает сам. Назначение Бориса сочли обычной сменой кабинета.

Расплодившиеся за годы тотальной шпиономании стукачи и не подумали доложить куда следует о новом человеке в управлении, зная, что Симеон не делает ничего без согласования с КГБ. В Синоде посчитали так же и не стали утруждать себя проверкой.

Врут те, кто полагает, что в КГБ не было проколов. Начальник киевского управления, зная о том, что Симеона повысили по указанию Лубянки, не придал значения замене клерков внутри экзархата, персона Сумцова его не волновала. Словом, никто не усомнился в том, что новый высокий сановник протащил своего человека с высочайшего ведома. С чьего конкретно, никого не интересовало.

Спустя два месяца Симеон с облегчением вздохнул. Он понял, что никто этим больше не заинтересуется. Борис же не переживал особо с самого начала. Его изворотливость с момента переселения в Киев пошла на убыль…

Главной причиной тому была депрессия. Лена, кроме чувства глубокой признательности, по-прежнему не испытывала к Борису ничего. Он не существовал для нее как мужчина. Но Борис еще верил в свое счастье, которое не видел для себя в отрыве от единственной женщины, которую он любил.