Владимир Вера - Леди GUN

Елена и ее маленькая Сашенька по распоряжению подполковника ФСБ Одинцова содержались под стражей в одном из изоляторов службы безопасности. Охрана не скрывала от Елены, где она находится.

За свою жизнь она испытала столько горя, ей приходилось выпутываться из стольких неразрешимых ситуаций, преодолевать немыслимые препятствия, в конце концов, не раз спасать свою жизнь… И все это – наказание за гордыню. Прошлое достало ее через годы.

На ее глазах какие-то люди убили Бориса. Ее любимого Бориса. Нервный шок, который она пережила, по силе своей был равнозначен удару, постигшему ее в то проклятое утро, в том ненавистном городе, где остались ее дети. Ее жизненный путь усеян трупами. Почему же она до сих пор жива? Ей ведь не хочется испытывать все новые и новые потрясения, она устала терять самых близких, самых любимых… Видно, ей на роду написано страдать денно и нощно. А если хоть на секунду ей удастся отвлечься, на секунду забыть о своем горе, то судьба подбросит еще одно полено в костер ее переживаний.

Но что это? Огонь не палит. Она горит заживо, но не умирает. Она замурована в усыпальнице с мертвецами, но на нее надеются живые. Ее любит самый достойный человек на свете. Он погиб из-за нее. Но его голос не исчез. Борис рядом, и он шепчет слова любви. Он смотрит счастливыми глазами и просит позаботиться о Сашеньке… Он требует, приказывает выжить!

И даже теперь, плененная и разбитая несчастьем, она, повинуясь мужу, отбрасывает на потом женские слезы, и, понимая, что нет в этом свирепом мире жалости для нее, мобилизует остатки своей воли, дабы не пасть, не опуститься вконец. Ведь у нее дочь… И нет больше на свете человека, который смог бы взять на себя эту непосильную ношу, это адское бремя – защитить, уберечь ее милое дитя. Ради этого маленького создания, дарованного ей смилостивившейся судьбой, она готова отдать свою жизнь. Никчемную, пустую, грешную. Только бы уберечь ребенка, только бы не повторился этот ад – пережить смерть собственных детей…

Нужно собраться, сконцентрироваться, выяснить, чего от нее хотят. Согласиться на любые условия, отдать жизнь. Все материальное эфемерно, как вакуум. Ей необходимо только одно – знать, что Сашенька не будет платить по счетам непутевой матери, ввязавшейся по глупости и одержимости своей в мужские, а скорее даже звериные игры.

Этот человек зашел в камеру в тот момент, когда Елена взяла на руки свое дитя. Она не должна показывать свою растерянность. Эти негодяи не признают слабости, он пришел торговаться, что ж, я отдам ему все. – Елена смотрела на Одинцова так, что фээсбэшник-оборотень разглядел в ее прямом взгляде некий вызов. Ее безукоризненная осанка, седые пряди в волосах, точеный профиль благородного лика поразили его. В ней угадывалась матерая волчица, разве что раздавленная бедой, но не показывающая вида. У хищников не принято выдавать свою слабость.

– Я пришел расставить точки над «i», – сказал Одинцов. – Прошу сразу вас об одном – доверьтесь мне, ибо, если вы этого не сделаете, у нас не выйдет разговора, а значит, мы не сумеем договориться.

– С человеком плененным и униженным разве договариваются? – ощерилась Родионова. – Людям, загнанным в угол, обычно диктуют. Все, что вам от меня нужно, я отдам без всякого сопротивления. Деньги, недвижимость, острова, свою жизнь. Умоляю вас лишь об одном – о гарантии безопасности моей дочери. Ребенок не должен отвечать за деяния матери.

Одинцов изобразил на лице недоумение.

– Простите, Елена Александровна, я не представился. Подполковник Федеральной службы безопасности Российской Федерации Владимир Одинцов. Дело в том, что мне некоторым образом вы обязаны своей жизнью, так как именно я уберег вас от снайперской пули нанятого киллера. Вас и, возможно, вашу прелестную дочурку. Подоспей я чуть раньше, быть может, и господин Сумцов остался бы жив. Это к тому, что я вам не враг. Заказ на вашу ликвидацию отдал некий шейх Шариф Акмулла, именно его исполнитель лишил жизни Бориса Сумцова.

– Шариф Акмулла? Я в первый раз слышу это имя, – судорожно проглотив воздух, произнесла Родионова, не склонная верить ни единому слову лжефээсбэшника.

– Ничего удивительного, – продолжал Одинцов. – Вы стали пешкой на его шахматном поле, пешкой, которой предначертано пожертвовать.

– За что? Где я пересеклась с этим человеком?

– Разве пешка смеет интересоваться своей участью у короля? – саркастически заметил Одинцов.