Андрей Константинов - Специалист

Ну, в общем, нашли. Не бог весть что, но… справили новоселье, обосновались…

Федор умирал. Днем он промышлял на рынке около метро «Академическая». Дождь лил с самого утра, без просвета, без перерыва. Все складывалось неудачно. Из-за погоды торговля шла плохо, ларечникам рабочие руки не требовались. Оставались пустые бутылки, но и тут получалось хреновато.

…В большой ржавой урне Федор увидел сразу три пивные посудины — полторы тыщи. Нагнулся достать, и в ту секунду тяжелая дубинка обрушилась на спину. Раздался смех. Двое младших сержантов ППС весело смеялись, глядя, как бомж влетел мордой прямо в урну. Здоровенный мордатый мент ударил бомжа беззлобно, несильно, но даже этого удара оказалось достаточно, чтобы хилый Федор крепко врезался грудью в металлический обод. В глазах потемнело, резкой болью перехватило грудь… Над головой смеялись. Он с трудом разогнулся, на лбу прилип окурок. Менты рассмеялись еще заливистей.

Те бутылки он все-таки забрал и «домой» вернулся не пустой. Пустому-то хоть совсем не приходи, Галька и так нахлебником зовет. Добрел, принес и выпить, и кой-чего покусать. Выпили, привычно поругались. А к вечеру боль в груди стала невыносимой, поднялся жар. Даже Галька — а баба она вредная, наглая, — почувствовала неладное.

— Может тебе, Федька, того… врача? А? Спросила и сама знала, что глупость.

Какой врач поедет в подвал к бомжу? Такие чудаки бывают только в кино, но не в жизни. А уж жизнь-то Галька знает. Через час Федору стало еще хуже, периодически он терял сознание, бредил. К полуночи — с удара ментовской дубинки прошло семь часов — он уже не приходил в сознание. (Младшие сержанты Бурчаков и Марченко в это время трахали в одном из ларьков молоденькую пьяную девицу.) Гальке стало страшно. Она вспомнила вдруг, как зло и беспощадно ругала Федьку. Иногда била. Если на опохмелку хватало только на одного — она всегда отбирала. Федор был неудачник даже в мире бомжей. Но все же они вместе прожили больше года. Почти семья… Это редкое явление. Когда она прошлой зимой болела, Федька доставал какие-то лекарства, принес банку малинового варенья. Выходил.

Она почувствовала, что в этой гребаной жизни на нее накатывает еще одна беда. Разве мало их было? За что же ты, добренький боженька, посылаешь еще? За что? Галька нащупала маленький крестик под грязным свитером. Этот крестик был единственным предметом из той жизни, где ее звали не Галька-Война, а Галина Васильевна. Тридцативосьмилетняя женщина (а на вид — все пятьдесят) в темном подвале заплакала от страха и одиночества.

— Сволочь ты, Федька, — сказала она. — Вот ты умрешь, а я что же? Я когда подыхать буду — хоть какая-нибудь сука по мне поплачет? Ох, господи! За что?

Бог молчал. Тускло светил огарок и хрипел Федор. В три часа ночи он затих. Заявлять властям о смерти бомжа-сожителя Галька не стала, не дура же. Запросто могут пришить дело. А чего? Самый реальный вариант поднять процент раскрываемости. На заказных не поднимешь, а тут совместное распитие, обширная гематома на груди, сломанное ребро. Бери, нахер, эту бомжиху — и коли! Заодно можно еще пару глухарей или квартирных кражонок ей подвесить. Колись, блядь неподмытая!

…Обломком доски она выгребла в песке яму, затолкнула туда тело. Допила за упокой души остатки водки. Засыпала яму в полной темноте — свечной огарок догорел, а другого не было.

Когда пьяненькая Галька-Война уснула, к могиле Федора собрались крысы.

Пятнадцатисантиметровый слой рыхлого песка они преодолели быстро.

В квартире Котова Профи пробыл два часа Двадцать минут. Целую вечность. За это время он понял, чем отличается спецдисциплина «Допрос» от реального допроса. Он вышел и плотно притворил за собой тяжеленную стальную дверь. Медленно двинулся вниз по лестнице, под мышкой он нес длинный предмет, обернутый красным шелком. Дождь на улице кончился, но Профи даже не заметил этого. Как пьяный он дошел до машины и уселся в холодное, выстуженное ветром с залива нутро, закурил. «Предмет» он бросил на заднее сиденье, шелк съехал и обнажил полированный приклад.

Впереди, метрах в ста, светился павильончик «24 часа». Профи пустил двигатель и подъехал туда. Это было не очень осторожно, точнее — глупо, но ничего поделать с собой он уже не мог. В магазинчике было тепло, играла музычка, витрина искрилась десятками бутылок алкоголя. Покупателей не было, негромко разговаривали кассирша и милиционер-охранник. Профи купил бутылку коньяка за восемьдесят тысяч, пластиковый стакан и пачку печенья. Расплатился из толстой пачки денег, «конфискованных» у Котова. И милиционер, и кассирша посмотрели на пачку удивленно.