Вот тут— то его и ожидало самое неприятное: наказанной «бабенкой» должна стать жена Бегемота. Ошеломленное молчание Котова Бегемот истолковал по-своему. Он сказал, что сумма может быть увеличена. А Виктор Петрович был поражен абсурдностью ситуации: второй раз ему предстояло организовать похищение этой женщины… Такого Котов не хотел ни за какие деньги! Увольте, пусть кто-то другой.
Но вслух он ничего не сказал. Не посмел.
Сейчас ему подумалось, что это предложение — перст Судьбы. Мистика. Рука Бога! Если он все сделает как надо, чисто, не так, как безмозглые шестерки сработали в мае, — все решится благополучно. Он не мог объяснить, откуда вдруг пришла эта уверенность. Он просто знал: так и будет. Так должно быть. Все его беды из-за этой суки.
Сука должна быть наказана!
Через пятнадцать.минут Виктор Петрович Котов, ценитель и тонкий знаток музыки и живописи, а также других утонченных наслаждений, недоступных быдлу, ставил задачу своим сотрудникам… Срок на подготовку и проведение — три дня. В случае успешного выполнения (а другого быть не может, понятно?) премия каждому по полторы тысячи баксов. В случае… нет, это невозможно. Все, идите, работайте. Время пошло.
Спускаясь от шефа в лифте, Боксер сказал Гришке:
— Точно, крыша у него течет. Неслись, как на крутой разбор. «Срочно, — передразнил он Кото-ва, — ситуация номер один». А оказалось — шалаву загулявшую оттрахать. Наркот долбанутый.
Он был недалек от истины.
Петров вернулся домой в отличном настроении. Это случилось, может быть, впервые за последние полтора месяца. Увольнение со службы было все-таки очень тяжелым испытанием. Сколько раз он говорил сам себе: брошу все к гребаной матери. Устал! Надоело, брошу…
Вот и бросил, свободного времени — девать некуда. Он «отдыхал» больше двух недель. Ездил на Финский залив, купался. Вода летом девяносто седьмого была теплой. Лежа с книгой на пляже, он пытался читать. Ничего путного из всего этого не получалось. Раздражало все: жара, грязная вода изгаженного залива, дебильные пляжники (на самом деле люди как люди) в кричащих турецких купальниках, идиотские шлягеры, несущиеся из магнитофонов, даже дети.
Мысленно он постоянно возвращался на работу, в свой отдел. К ребятам, в атмосферу тревоги и сыска. В атмосферу вечного цейтнота, где другой опер в сердцах говорит себе: «Брошу все к гребаной матери… устал!».
«Гремовское дело» продолжало вертеться в голове. В производстве отдела было несколько десятков дел, но «гремовское» беспокоило более всего. Тем паче, что он считал его «своим»: лично выезжал на место преступления, потом в поселок, который они с капитаном Тоболо-вым так красиво вычислили… Бесспорно — это было «его» дело. И никуда от этого не денешься.
Отдых Петрова был недолгим. Жить-то надо, а деньги таяли со сказочной быстротой. Сбережений на сберкнижке — тысяча тридцать девять рублей в ценах девяносто первого года. Да еще алименты на дочку… Вопрос с работой он мог решить легко: профессионал с большим оперативным опытом может запросто «трудоустроиться». Андрей вспомнил пачку «Кэмэл» которую ему подарил кадровик. Ну, спасибо.
А на работу его пристроил старый приятель, Серега Мамыкин. Рядовым охранником в коммерческую фирму. Там, посмотрев в трудовую книжку, сходу предложили должность начальника охраны. Андрей вежливо отказался. Директор удивился, но заявление о приеме на работу Подписал. Слава богу, не стал расспрашивать о мотивах. Андрею было бы трудно объяснить, а директору — понять.
Теперь он дежурил в офисе. Сутки дежуришь — трое отдыхаешь. Денег, конечно, не густо. Но ненамного меньше того, что он получал, вкалывая по двенадцать, четырнадцать, двадцать часов без выходных… Иногда звонили ребята (сам Андрей не звонил), он рассказывал, как теперь легко живет. Сутки отдежурил, а трое свободен. Да и что за дежурство? Как только начальство слиняет — сам себе хозяин. А в офисе и телек, и видик, ночью спишь. Лафа, короче. И чего я, дурак, раньше не ушел? Сейчас вот по утрам бегать начал, регулярно — в баньку. Тачку отремонтировал, теперь на колесах. Ребята соглашались, неискренне завидовали. Каждый раз они договаривались вместе сходить в баню. А чего — созвониться и сходить. И, конечно, ничего не получалось. О работе никогда не говорили. Он не спрашивал, да они бы и не сказали… постороннему. Так вот.
Но «гремовское дело» не отпускало. Петров возвращался к нему снова и снова. Теперь он мог смотреть на него как бы со стороны. Так ему казалось. «Плюнь на это, — говорил он себе, — ты теперь человек штатский. Тебя вы-пер-ли. И не хер играть в частного детектива». Не помогало…
Читать дальше