Андрей Константинов - Журналист

— Ясно, — ответил Андрей. — Илья тебя узнал перед смертью?

— Узнал, — кивнул Кукаринцев. — Потому и понял все сразу. Я же говорю — понятливый он был. Ну так что, студент, — слово держать будешь?

Обнорский молча шагнул к его креслу, вытащил из кармана маленький перочинный нож и надрезал бинты, которыми была примотана к подлокотнику левая рука Куки. Потом отошел на несколько шагов и все так же молча смотрел, как лихорадочно развязывает сам себя Кукаринцев. Страха Обнорский никакого не испытывал — сгорел его страх, действительно, одна только ненависть осталась. Ощутил он, правда, несильный укор совести — просил ведь Сандибад ни в коем случае не развязывать Куку… Ну, палестинец себя в обиду не даст. Да и не выйдет Кука из подвала, не позволит ему Андрей этого сделать. А Сандибаду он потом все объяснит, и тот должен будет его понять. Потому что не Куке хотел Андрей доказать, что не боится его, а самому себе… Не с капитаном Кукаринцевым хотел он драться, а со всеми теми, кто исковеркал и опохабил его жизнь, с теми, для кого люди были всего лишь расходным материалом.

Между тем Кука полностью освободился, встал и мгновенно скрутил разложенные полосы бинтов в крепкий толстый жгут. Растянув этот жгут руками, он усмехнулся, глядя на Обнорского с жалостью, как на убогого.

— Все-таки ты дилетант, студент. Дилетант и романтик. Дурак ты, Обнорский, эмоциональный дурак. Даже жалко, что твоего благородства уже никто не оценит.

Андрей уже не обращал внимания на слова, вылетавшие изо рта Кукаринцева, ловко манипулировавшего жгутом. Обнорский чуть подался вперед и внимательно следил за плавными, уверенными движениями Кукаринцева, постепенно приближавшегося к нему. Внезапно лицо Куки исказило выражение крайнего удивления, у него буквально глаза полезли на лоб, словно за спиной Андрея появилось нечто запредельно страшное.

— Старый номер, Витя, — усмехнулся Обнорский. — Даже неинтересно…

Но в этот момент Обнорский и сам вдруг услышал какой-то шорох сзади. Обернуться он не успел, потому что две пары крепких рук обхватили его с двух сторон, мгновенно блокировав все возможности к сопротивлению. Сковавшие его объятия были настолько плотными, что Андрей не мог даже повернуть головы; откуда-то из-за его спины выскочили еще двое и бросились к Кукаринцеву, который от неожиданности успел захлестнуть руку одного из нападавших в петлю жгута, но второй человек кувыркнулся вперед, и Кука осел на пол, словно сломанная кукла, — Обнорский даже и удара-то никакого не заметил…

Андрей, по-прежнему не понимая, что происходит, попытался рвануться вперед, потом резко присел, чтобы попробовать освободиться от оплетавших его захватов, но добился лишь того, что невидимки сдавили его еще крепче — так, что он почувствовал резкую боль в суставах рук. И в этот момент кто-то сзади сказал знакомым голосом по-русски:

— Спокойно, Андрюша, спокойно. Расслабься, все будет хорошо. Все уже хорошо.

Обнорскому показалось, что он окончательно сходит с ума, потому что руки невидимок развернули его лицом к Роману Константиновичу Сектрису, старшему группы пехотной школы. Полковник смотрел на Андрея с легкой полуулыбкой, чуть склонив голову набок. Обнорский резко зажмурился и снова открыл глаза — Сектрис не исчез, он хмыкнул и сказал:

— Успокойся, все нормально. Все уже кончилось. Психовать не будешь?

Обнорский качнул чугунной головой, и державшие его руки разжались. Андрей оглянулся — четверо мужчин европейской внешности молча привязывали Кукаринцева обратно к креслу. Рот Куке залепили широким лейкопластырем, но, судя по открытым вытаращенным глазам, Демин был в сознании.

— Пойдем, Андрюша, — тронул Обнорского за рукав Сектрис и первым пошел в глубь подвала, где в самом темном углу была открыта маленькая пластиковая дверь, через которую по пологой лестнице полковник вывел Андрея, шагавшего как в гипнотическом сне, в сад виллы…

В саду было уже совсем темно, еле слышно шелестели апельсиновые деревья, клонясь к земле под тяжестью еще зеленых плодов…

— Курить будешь? — спросил Сектрис. Андрей машинально кивнул и молча взял из протянутой пачки сигарету. Полковник явно ждал каких-то вопросов, и Обнорский, сделав несколько глубоких затяжек, действительно спросил его:

— Значит, вы все знаете?

Роман Константинович улыбнулся — сейчас он совсем не был похож на дураковатого предпенсионного дедушку, каким всегда казался Обнорскому.