Роберт Крейс - Река Вуду

Эдит остановилась и скрестила руки на груди. Похоже, она собиралась что-то сказать, но передумала. Собачонка вылезла из-под скамейки и попыталась последовать за нами к беседке, но помешал поводок, и она снова жалобно заскулила. Эдит и Джоди обернулись. Им явно было ее жалко.

— Только не говорите одновременно, — предупредил я.

— Вовсе не смешно, — нахмурилась Джоди.

— Нет, конечно нет, — согласился я.

Мы немного постояли молча. Рядом с беседкой росли три старые магнолии, источавшие восхитительный аромат. Над ними, гудя, совсем как полицейские вертолеты, кружили огромные шмели.

— Боюсь, я просто не знаю, что сказать, — наконец заговорила Эдит. — Меня никогда не оставляла мысль, что в один прекрасный день вы появитесь у меня на пороге. Я думала о вас и даже пыталась представить себе, какой будет наша встреча. И вот мы вместе.

Джоди нахмурилась, взгляд стал напряженным.

— Миссис Будро, мне бы хотелось кое-что прояснить.

— Хорошо.

— Я приехала сюда вовсе не для того, чтобы найти свою мать. У меня есть мать — женщина, которая меня вырастила.

Эдит снова посмотрела на собачку.

— Конечно.

— Я хочу, чтобы мы правильно понимали друг друга.

— О да, — кивнула Эдит и, поджав губы, добавила: — Надеюсь, люди, которые вас воспитали, хорошо к вам относились.

— Да, они были очень добры.

Эдит снова кивнула.

— Моим отцом был Леон Уильямс? — спросила Джоди.

Она задала свой вопрос быстро и решительно — именно так она вышла из машины, когда набралась смелости зайти в магазин Эдит, — словно опасалась, что потом у нее не хватит духу произнести эти слова вслух.

Глаза Эдит потускнели. Она ждала этого вопроса.

— Да. Леон был вашим отцом.

Джоди вздохнула. Она все еще была как натянутая струна.

— Хорошо, — сказала она. — Хорошо.

Эдит опустила руки, прижала ладонь правой руки к груди и взглянула на меня, а потом опять повернулась к Джоди:

— Вы именно это хотели узнать?

Джоди кивнула.

Эдит снова сделала шаг в сторону Джоди, но Джоди подняла свободную руку, останавливая ее. Второй рукой она продолжала сжимать мою ладонь.

— Пожалуйста, не нужно.

— Вас беспокоит, что ваш отец был черным?

Джоди напряглась еще сильнее.

— Это многих беспокоит.

— Так было всегда, — вздохнула Эдит. — Тогда я была совсем девчонкой, да и он не намного старше. — Ее глаза увлажнились, и она заморгала. — Надеюсь, у вас нет ко мне ненависти.

Джоди бросила взгляд в сторону маленькой собачки, а потом оперлась на перила беседки. Даже в тени было жарко, и у нее за ухом я заметил выступившие капельки пота. Она молчала. Возможно, пыталась собраться с мыслями. Вокруг лица старика кружились мухи, и он, не открывая глаз, отмахнулся от них.

— Конечно, у меня нет к вам ненависти. Что за глупости.

Эдит заморгала еще сильнее.

— Вас этим шантажировали? — с трудом выдавила она.

— Да.

Эдит мягко улыбнулась, но улыбка была вымученной. Признание того, что она тоже через это прошла.

— Да, я прекрасно это понимаю. Пришла беда — отворяй ворота. Чувствуешь себя так, точно из-за тебя у всех сплошные неприятности.

Джоди смущенно посмотрела на меня, словно пожалев, что приехала сюда и встретилась с этой женщиной, и вот теперь приходится видеть ее душевные муки.

— Вы стали настоящей красавицей, — продолжила Эдит. — Я вами очень горжусь.

— Как умер Леон Уильямс?

Эдит вздохнула и прикрыла глаза.

— Мой отец его убил.

— Потому что Леон был черным?

Эдит облизала губы, и я вдруг понял, что не хочу здесь находиться. Я не имел к происходящему никакого отношения, я был здесь чужим, но Джоди крепко держала меня за руку, цепляясь за меня, как за соломинку.

— Вероятно, он застрелил Леона потому, что не сумел выстрелить в меня.

— Боже мой, — пробормотала Джоди.

Эдит прислонилась к перилам и рассказала, как Джоди появилась на свет. Джоди не просила ее, но для Эдит это было важно, как будто она хотела все объяснить не только Джоди, но и самой себе. Бедный дом, где всем заправлял деспотичный отец, избивавший жену и детей, сама Эдит, запуганная, застенчивая девочка, любившая школу, но вовсе не потому, что там можно было учиться: школа позволяла ей хотя бы на время покидать дом, где давно поселилось отчаяние. И еще те несколько минут, когда она в одиночестве возвращалась домой вдоль дамбы и по набережной реки, где останавливалась почитать или сделать запись в дневнике. Только там она чувствовала себя в безопасности. Та Эдит, которую она описывала, совсем не походила на Эдит Будро, стоявшую рядом с нами в беседке, но в те годы она действительно была другой.